Мальчик как мальчик

Вот оно что, – подумал я. Как всё похоже. Правда, я в его возрасте был скромнее. Я объявил себя всего лишь супердоктором. Устроил медосмотр. Зато с тем же результатом… что уж я там понял в свои-то десять, напрочь забыл, вот обидно…

– Волшебник, значит, – я прицелился и положил шар куда хотел. – Иллюзионист. Ладно. А в бога ты веришь?

– Не знаю, – сказал ты. – С этим всё туманно… может, и есть там кто-нибудь. Может, он нас и вправду создал и в нас типа играет?

Я усмехнулся.

– Или мы в него? – добавил ты, подумав.

Потом мы обменивались ударами, болтая о всякой ерунде. Вторую партию я тоже выиграл – подозрительно просто. А третью проиграл, хотя и старался изо всех сил. Похоже, у тебя стало получаться.

– Хорошо, – сказал я наконец. – Говоришь, с богом все туманно. Ну, а в божью милость ты веришь?

– Верю. А как же. Есть люди талантливые. Есть бездарные. Смотришь – и сразу видно.

Ты снова закатил довольно трудный шар. И улыбнулся, откинув волосы со лба. Божья милость, подумал я. Голос. И чувство ритма. И вот это движение пальцами. Мелочь. Кроме хорошего оператора на крупном плане, никто и не подхватит. Но такое год репетируй, не выучишь.

И еще подумал: я тебе этого не скажу. Обойдешься.

Мой ответный удар был не так уж хорош.

– А как по-твоему, – спросил я, – чем бездарный актер отличается от талантливого?

– Ну, это как раз легко, – сказал ты. – Просто один лузер, а другой нет. Это во всём так.

– Хорошо. Теперь слушай: если десять режиссеров подряд говорят тебе, что ты бездарный, ты в это поверишь?

– Я лучше у тебя спрошу, – отвечал ты серьезно. – Нельзя же верить всем подряд.

– Правильно понимаешь, – заметил я. – Тогда идем дальше. Вот ты вырос. Ты играешь в труппе. На постоянку. И у тебя нормальные антрепризы, заметь. Но если девять из десяти твоих ролей будут глупыми и скучными – неужели тебе не надоест этим заниматься?

И я уверенно загнал шар в лузу.

– Подумаешь, – сказал ты. – Девять из десяти тёлок скучные, ну и что?

Я взял мелок. Долго тер наконечник. Щелкнул мимо и подождал, пока ты сделаешь то же.

– Так, – сказал я. – Ладно. Зайдем с другого конца. Итак, девять из десяти ролей скучные. А чтобы получить одну реальную, тебе придется лечь в постель со спонсором проекта. Ну, например, есть такие ребята из Госдумы. По культурной части.

– По культурной, – заржал ты тихонько.

– А ты думал. Причем они настолько культурные, что не каждый из них захочет по-простому… примерно в половине случаев тебе придется самому… напрягаться… пока они расслабляются… понимаешь меня? Это тебе не девчонок на сцене тискать. Это совсем другой театр.

– Дерьмо какое. Что, правда – в половине случаев?

– Это Москва, юноша.

– Ну… тогда вопрос в цене вопроса, – сказал ты, прикусив губу. – Будто я не понимаю. Какая разница, кто… кого… куда.

С этими словами ты ритмично помахал кием в воздухе. Примерился. И засадил резаным точно в угол.

Я думал, ты хотя бы покраснеешь. Хрен там был.

– Профессиональный ответ, – проговорил я.

– Думаешь, мне не предлагали? – спросил ты негромко. – Я уже на третьем курсе. В курсе всего, ха-ха… И думаешь, я один такой? Про Макса – рассказать?

Я вздохнул. Четвертую партию я слил довольно бездарно. На доске появились четыре красные черточки: 11:11.

– Играем последнюю, – напомнил ты.

Кивнув, я ударил по шару: б-буц. Я никак не мог принять решение. Похоже, я напрасно затеял эту идиотскую лотерею. Я видел тебя насквозь, вместе со всеми твоими желаниями. Ты не был лузером, и у тебя был талант. И ты все превосходно понимал. А даже если чего и не понимал… может, и к лучшему. Излишнее знание редко приносит радость.

– И что же? – спросил я вдруг. – Часто ты соглашался?

Мне не пришлось уточнять вопрос. Ты попробовал закатить шар в лузу, но рука дрогнула. С размаху ты едва не вспорол сукно, как в старинном шоу Бенни Хилла. Это был единственный уморительный момент, который я у него видел. Я чуть не засмеялся. Но поднял глаза – и замолчал. Твои губы дрожали от злости.

– Соглашался? – повторил ты. – Соглашался? Вот ты спрашивал, мать за меня платит или нет? Так вот нет. Никто за меня не платит. Никто никому ничего. Только иногда бывают дополнительные занятия. Натурщиками в студии. Танцорами в клубах. С продолжением, понимаешь? В ваше время такого не было? Нет? Какой ты счастливый. У нас не так. Мне когда жрать нечего было, мне Макс пельмени приносил… он питерский, ему проще… Ты спрашиваешь, я соглашался? Никогда я не соглашался. Если ты так хочешь знать. Ни разу.

Ты побледнел, как привидение. Как тогда, под лучом прожектора. Швырнул кий на сукно и присел на столик. Раскрошил мел в руке.

– Митька, – сказал я.

– Всё, я проиграл, – откликнулся ты. – Пиво за мой счет.

– Ты нормально играешь, – сказал я.

– Не переигрываю? Вот спасибо.

У тебя выступили слезы на глазах. Слезы вызвать нетрудно, знал я. Надо просто хорошенько себя пожалеть. Выглядеть счастливым на сцене даже труднее. Да, я это знал. Я вообще много чего знал об актерском мастерстве. Чего я о нем не знал, того и знать не надо.

Только я не знал, что делать сейчас. Или хотя бы сказать. Качаловская пауза затянулась.