Когда двери вагона открылись, людям – избитым, истощенным, измученным, голодным и иссушенным жаждой, – приказали выходить. Каждого допросила полиция, в основном о рабочих навыках. Офицер обратился к ним, повторив то же, что уже говорилось в Вене: они будут работать на заводах или на фермах. Обнадеженные, многие из них обрадовались его словам. Несколько дюжин крепких мужчин и детей постарше отобрали и отвели в сторону. Остальных погнали к выходу со станции, где отняли все их вещи. Багаж, ехавший отдельно, продукты и инструменты, которые переселенцы везли из Вены, солдаты тоже забрали[283]
. Возле вокзала уже ждали грузовики и крытые фургоны, в которые начали грузить людей.Колонна выехала из города и двинулась на юго-восток по пыльной белорусской равнине с полями и лесами под бескрайним небом.
Когда германские войска прошлым летом отвоевывали эту землю у Советского Союза, то прошлись по ней жадной, все сметающей на своем пути волной. Сразу за ней катилась вторая: Айнзацгруппа В, одна из семи, действовавших по всему фронту. В эту группу, под командованием генерала Артура Небе, входило около тысячи человек, в основном из полиции безопасности и других полицейских ведомств. Ее подразделениями были Айнзакоманды, задачей которых было выявлять и истреблять всех евреев в захваченных городах и деревнях, в чем им охотно помогали солдаты Ваффен и Вермахта, а в некоторых регионах, в частности Польше и Латвии, местные полицаи[284]
.Не всех евреев убивали на месте. Это было непрактично с учетом того, что их там обитали миллионы. В Польше нацисты узнали, как можно заставить евреев вносить свой вклад в военную экономику. В Минске устроили гетто, и прибыль, которую оно приносило за счет производства, потекла на счета Рейха и в карманы коррумпированных чиновников. Но теперь было принято Окончательное Решение, и Минск должен был стать одним из его главных центров.
Организационными мерами занялся местный глава полиции безопасности Эдуард Штраух, обер-штурмбанфюрер СС и ветеран Айнзацгрупп. Именно он принял решение об устройстве концентрационного лагеря в деревне Малый Тростенец, на месте бывшего советского колхоза в десятке километров к юго-востоку от Минска. Лагерь был небольшой и предназначался для содержания не более шестисот заключенных, которым следовало обрабатывать землю и выполнять обязанности Зондеркоманды[285]
, то есть заниматься массовыми убийствами[286].Из десятков тысяч человек – преимущественно евреев, – доставленных в Малый Тростенец, лишь несколько увидели сам лагерь. После того как полицейские отбирали из каждой колонны пригодных к тяжелой работе, грузовики вывозили остальных в направлении Малого Тростенца. По пути они останавливались где-нибудь в поле, за границами города. Иногда там же происходил и отбор, если его не успевали провести в Минске на вокзале[287]
. Оттуда, с интервалами примерно в час, грузовики отъезжали уже по одному, пока остальные ждали.Людей везли в сосновую рощу примерно в трех километрах от лагеря. Там их ждала смерть – быстрая или медленная. Конец был всегда один. Среди деревьев, на прогалине, зондеркоманда выкапывала яму длиной около пятидесяти метров и глубиной около трех. Рядом дожидался взвод Ваффен-СС под командованием лейтенанта Арльта. У каждого солдата был пистолет и по двадцать пять патронов; неподалеку стояли ящики с дополнительными боеприпасами[288]
. Примерно в двухстах метрах от траншеи несли караул латвийские полицаи, следившие за тем, чтобы ни одна жертва не сбежала и ни один потенциальный свидетель не прошел мимо[289].Высадившихся из грузовика людей – мужчин, женщин и детей – заставляли раздеться до нижнего белья и сдать все, что на них было. Под охраной, группами по двадцать человек, их подводили к краю траншеи, где приказывали построиться в ряд, лицом вперед. За каждым вставал эсэсовец. По команде жертвам стреляли в затылок, и они падали в яму. Дальше приводили следующую группу. Разделавшись со всеми, солдаты расстреливали из пулемета, установленного на краю траншеи, тела, которые, как им казалось, еще шевелились[290]
. После короткой паузы прибывал следующий грузовик, и процесс повторялся.Почему эти люди подчинялись? От первых, кого подводили к еще пустой траншее, до последних, видевших ее наполовину заполненной трупами их соседей и друзей, слышавших выстрелы – почему они покорно шли вперед, вставали и позволяли себя застрелить? Они что, настолько сильно боялись? Может, покорялись судьбе или погружались в экзистенциальное равнодушие? А вдруг хранили, до последнего мгновения, пока к затылку им не приставят пистолет, надежду, что выстрела не будет, что они каким-то образом спасутся? Изредка кто-то пытался бежать, хотя уйти далеко никому не удавалось, но, как ни поразительно, в целом жертвы спокойно шли навстречу смерти.