Мальчики в лодке

На следующее утро в Гамбурге парни проснулись в пять утра и попытались выгрузить «Хаски Клиппер» с «Манхэттена» под сильным проливным дождем. Одетые в официальную олимпийскую форму, они пронесли лодку с одной палубы на другую, пытаясь не натолкнуться на ванты и балки спасательных шлюпок. Джордж Покок и Эл Албриксон выглядели озабоченными. Энергичные немецкие грузчики пытались помочь, но Покок не пускал их, выкрикивая почти все немецкие слова, которые знал: «Найн! Нет, спасибо! Данке!» Он боялся, что портовые грузчики могут рукой или ногой проломить изящную обивку лодки. Когда ребята наконец выгрузили лодку на пристань, им пришлось вернуться на «Манхэттен», где они в мокрых шерстяных куртках и поникших соломенных шляпах ждали формального разрешения сойти с корабля.

Когда часом позже они его получили, то вместе с остальным составом олимпийской команды США они прошли через сарай с бочками и ящиками для перевозки товара в высокий приемный холл, где их встречали сотни ликующих немцев и духовой оркестр, игравший марши Джона Филипа Сузы. Спортсмены махали им руками и улыбались, а потом забирались в автобусы, которые увозили их по узким улочкам города в Гамбург Ратхаус, старую ратушу. Там городской бюргермейстер, нацист плотного телосложения по имени Карл Винсент Крогман, произнес длинную встречную речь на немецком. Не понимая ни слова, парни, как говорил Шорти Хант, «просто сидели и смотрели». Однако они оживились, когда официальные лица стали раздавать бесплатные сигары, вино, пиво и апельсиновый сок.

К полудню ребята уже были в поезде на Берлин. К обеду они прибыли на старую городскую станцию Лертер, к северу от Тиргартена, и были поражены тем приемом, который им оказали. Пока они спускались с поезда и становились в строй со своими товарищами по команде, еще один оркестр начал играть еще один марш Сузы. Эйвери Брэндедж и герцог Адольф Фридрих Альбрехт Генрих Мекленбургский обменялись поцелуями в щеку. Потом американские спортсмены промаршировали по платформе мимо поблескивающего черного локомотива с нанесенными на его бока свастиками. Участники вошли еще в одну залу, куда в тот день пришли тысячи немцев, чтобы только глянуть на них. Шорти Ханта эта сцена застала врасплох: «Это заставляло чувствовать себя как горбун с дополнительным номером в цирке – все с открытыми ртами смотрят на тебя, показывают пальцами и говорят что-то о «звей метер», обозначающее, конечно, что мы все были по два метра высотой». Величественные молодые люди, одетые в белое, провели их через толпу к военным автобусам с открытым верхом грязно-серого цвета с развевающимися на них американскими флагами.

Процессия автобусов проехала мимо здания Рейхстага, через Бранденбургские ворота и потом на восток, по украшенной флагами Унтер-ден-Линден. Здесь десятки тысяч немцев – почти сотня тысяч, по некоторым оценкам – выстроились вдоль пути, аплодируя, махая олимпийскими, нацистскими и изредка американскими флагами, выкрикивая приветствия по-немецки и по-английски. Крыша автобуса была опущена назад, парни Вашингтона высовывались из автобуса до талии, глядя с изумлением на толпы людей, размахивая им в ответ руками, поражаясь, насколько дружелюбными казались жители Берлина. В здании из красного кирпича, в Красной Ратуше, Эйвери Брэндедж принял ключи от города и произнес короткую речь. После долгой борьбы с движением бойкота Брэндедж был очень рад наконец приехать сюда с командой. Купаясь в аплодисментах немцев, он заключил: «Ни одной нации со времен Древней Греции не удавалось так тонко уловить олимпийский дух, как Германии».

Пока Брэндедж говорил, Джо и его ребята осторожно разглядывали серьезных немецких сановников, стоящих позади него. Парни очень устали. Их день начался в пять часов утра на «Манхэттене». Они не сильно желали слушать еще больше длинных речей, которые не могли понять. К счастью, когда Брэндедж закончил говорить, спортсменов отвели обратно на улицу, где накрапывал легкий дождик, а толпы понемногу начали расходиться. Большая часть спортсменов сели на автобусы, которые отвезли их на запад, в новую Олимпийскую деревню в Шарлоттенбурге, но американские гребцы сели на два автобуса, направлявшиеся в маленькую деревушку Кёпеник на юго-востоке Берлина.

В тот же день в Сиэтле житель Нью-Йорка по имени Ричард Уингейт написал пророческое письмо спортивному редактору «Нью-Йорк таймс». «Мистер Брэндедж, – начал он, – достиг своего пункта назначения, утопии спортивного мастерства и силы воли, где нацистское пиво и еврейская кровь льются рекой – где созданные Гитлером роботы мучают и подвергают гонениям живых мертвецов… На следующие два месяца мертвецы будут похоронены. Но с завершением Олимпийских игр, в сентябре, их могилы будут осквернены… и они снова будут бродить по улицам Германии».