Покок починил лодку, и парни снова вышли на воду. Результаты первой тренировки всех сильно разочаровали. Замеры времени были слишком большими, гребки – слабыми и неэффективными. Канадская и австралийская команды, тренировавшие спринты, проносились мимо них с усмешками на лицах. «Мы стали паршивой командой», – написал в своем дневнике Джонни Уайт в тот вечер. Эл Албриксон был согласен. С тех пор, как он впервые собрал их в одной лодке в марте, Албриксон еще не видел, чтобы они так плохо плавали. Предстояло много работы, а некоторым парням надо было сбросить довольно много веса. Ухудшало ситуацию то, что почти все они простудились в той или иной степени, а у Дона Хьюма начала болеть грудь, а значит, дело было серьезнее, чем просто насморк. Плюс ко всему испортилась погода, лил дождь, приносимый холодным ветром, который почти постоянно дул на Лангер-Зее, а полицейское общежитие и без того было холодным, ветер задувал во все щели мощного бетонного строения.
Слева направо: Джо Ранц, Стаб Макмиллин, Бобби Мок, Чак Дэй, Шорти Хант
Следующие несколько дней у парней прошли монотонно: по утрам они проводили тяжелые гребные тренировки, а днем уезжали в Берлин, чтобы там поразвлечься. Олимпийские паспорта давали им свободный проход почти на любое мероприятие в городе. Ребята ходили смотреть представления-водевили, посетили могилу неизвестного солдата Великой войны и даже забрели в оперу. Они осмотрели Олимпийский стадион и были поражены его размерами и современностью. Ребята доехали на электричке до центра города, и все, за исключением Джо, который просто не мог себе позволить заплатить цену в двадцать два доллара, купили или заказали фотоаппарат Кодак Ретина. Они погуляли по Унтер-ден-Линден, где тротуары были переполнены иностранными туристами и провинциальными немцами – более миллиона приезжих наводнили город за последние несколько дней. Парни покупали сосиски у уличных продавцов, флиртовали с немками и таращились на офицеров-штурмовиков в черных рубашках, проносившихся по улицам в блестящих лимузинах «Мерседес». Снова и снова с ребятами здоровались простые немцы, протягивая правую руку ладонью вниз и крича «Хайль Гитлер!» Парни отвечали тем, что вытягивали свои руки и кричали «Хайль Рузвельт!». Большинство немцев предпочитали не замечать этого.
Вечерами ребята возвращались в Кёпеник, где главные представители города, казалось, каждую ночь были обязаны организовывать развлечения, хотят этого спортсмены или нет. В один вечер это была выставка тренированных полицейских собак в замке. В другой вечер был концерт. «Это был ужасный оркестр. Никто не попадал в такт», – ворчал Роджер Моррис в своем дневнике. Джонни Уайт согласился, используя в последнее время ставший любимым термин неприязки: «Это было гадско». Куда бы они ни направлялись, горожане окружали их, просили автографы, словно парни были звездами кино. Сначала это было забавно, но вскоре начало им надоедать. Наконец дело дошло до того, что ребята снимали лодки по вечерам и плавали вокруг замка под дождем, в окружении белых лебедей, которые жили в этих же водах, просто чтобы побыть немножко в тишине и спокойствии.
Однако нельзя сказать, что внимание было совсем уж неприятно команде. 27 июля они решили развлечься и надели индийские ободки с перьями с острова Хаклберри на тренировку в Грюнау. Джонни Уайт назвал их затею «небольшим бунтом». В итоге немецкие любители гребли столпились вокруг команды, пытаясь лучше рассмотреть людей, которых они приняли за членов какого-то бледного северо-западного племени. Парни повеселились, но на самом деле это была еще и попытка немного поднять дух, который в последнее время все падал в их команде.
Лодка все еще не шла так хорошо, как должна была бы на этом этапе подготовки, и, хотя большинство парней понемногу поправлялись после простуды, Горди Адам и Дон Хьюм были все еще больны. 29 июля Хьюму стало настолько плохо, что он не мог тренироваться. Более того – он не мог даже встать с кровати. Албриксон поставил Дона Коя, одного из двух гребцов на замену, которые приехали с ними, на критическую позицию загребного. Но парни не привыкли к гребку Коя, а он не знал, как вести себя в этой позиции. Лодка никак не могла поймать ритм.