Маленький мудрец

– Ребенку плохо, нам нужен туалет! – выкрикнул я и схватил Валерия на руки. Он по-детски прижался ко мне, может быть, слишком демонстративно, но это меня почему-то тронуло. Глупо, конечно. Однако мы миновали заслон и, поднявшись на второй этаж, на всякий случай шмыгнули действительно в туалет для мальчиков. Туалет, я вам доложу… Кафель, никель, бумажные полотенца, проточная вода, запах свежести с еле уловимым лесным ароматом. Не говоря о чистоте. Писсуары, что интересно, – на разной высоте: для любого роста. Для Валерия, скажем, подошло бы два из них, а один подошел бы и для меня. Я уж было хотел воспользоваться случаем, но неугомонный Валерий не позволил мне пристроиться к «белому другу» – схватил за руку, потащил в коридор. На нас сразу же обрушились блики фотовспышек, словно мы были долгожданными вип персонами, наконец-то появившимися на трапе авиалайнера. Но мы не были никакими персонами. И фотографировали вовсе не нас. Два фотографа ходили кругами возле складного стульчика, на котором чудом удерживалось обмякшее тело личного телохранителя маленького Кирюши. Я хотел заглянуть в лицо моего недолгого знакомого, надеясь уловить в нем признаки жизни. Но лица было не разглядеть: голова бывшего капитана безвольно поникла, я увидел лишь затылок и начавшее лысеть темечко. Мне вспомнился приятный негромкий голос:

«Капитан, капитан, улыбнитесь!

Ведь, улыбка – это флаг корабля…»

– Возьми меня на руки! – скомандовал Валерий.

Я опять поднял его, как ребенка.

– Все, уходим! Не спускай меня на землю.

Я так и вынес его из школы.

Я подумал, что, например, убийца тоже мог легко пройти мимо всей милиции, прикрываясь ребенком. Валерий, как это часто бывало, догадался о моих мыслях.

– Он вышел отсюда безо всякого ребенка, – буркнул он. – И мы с тобой его видели. И я записал номер его машины.

Личный знакомый Галины Вишневской

Наш телефон молчал. А я все ждал услышать в трубке хриплый с покашливанием голос. Я и не знал, что она такая артистка.

Но телефон молчал.

Это произошло года три тому назад, я тогда зарабатывал на хлеб расклейкой объявлений. Занятие, конечно, не высший класс, но и не совсем уж бросовое для смышленого, но ленивого человека с неоконченным высшим образованием, не сумевшего найти свое место в жизни. Я добросовестно обрабатывал автобусные остановки и целые кварталы жилых домов. Никто, разумеется, не мог проконтролировать мою работу, и о ней судили только по плотности телефонных звонков с обработанных мною районов. Но и безо всякого контроля я был честен перед самим собой и перед своими работодателями. Мне нравилось быть честным – в этом, как нынче говорят, и состояла «фишка».

«Хочу быть честным» – так назвал свою повесть писатель Войнович, и я ее читал. Там, конечно, дела описывались устаревшие, советские производственные, на сегодняшний взгляд наивные и малоинтересные. Но герой повести мне понравился. Он немного напоминал меня: был крупного телосложения и хотел быть честным.

Так или иначе, работа эта меня кормила. Не то чтобы слишком жирно, но, как сказал полицейский одного из американских детективов, достаточно, чтобы оплачивать счета. Правда, коп имел в виду счета за пользование благами американской цивилизации, блестящими, как шикарные суперобложки кровавых бестселлеров. На мою же долю выпадали счет за электричество, воду, газ, телефон и коммунальные услуги. На эти скромные квитанции плюс не менее скромные питание и одежду моих заработков хватало. На излишества же – такие, как, например, бензин для моего верного «Москвича», – не всегда. Поэтому при случае я «бомбил», то есть подвозил случайных пассажиров. И вот однажды, жарким летним днем, когда я выруливал из очередного обработанного мною микрорайона на широкую улицу (это было в Медведкове), на мой капот рухнуло пьяное тело мужчины лет пятидесяти в перепачканной нарядной майке и не менее перепачканной нарядной бейсболке. Были ли перепачканы его нарядные джинсы, мне сквозь лобовое стекло не было видно. Хорошо, что я не лихачу на узеньких дорожках и что у меня, несмотря на неспортивный облик, отменная реакция. Мой «Москвич» остановился прежде, чем пьяный успел свалиться на землю. Он оттолкнулся от капота и на подгибающихся ногах переместился к моему открытому окошку. Тут уж он уцепился за раму и на время отстабилизировался. После мучительного напряжения произнес:

– Шеф!

Он был абсолютно не агрессивен, и я не испытывал никакого раздражения. И беззлобно, даже, кажется, с улыбкой спросил:

– Чего тебе, мужик?

Он опять напрягся и выговорил адрес: Измайлово, 12-я Парковая.

«Пилить» за тридевять земель не хотелось. Я покачал головой:

– Извини, мужик, не поеду.

Каждое слово давалось ему с трудом, поэтому он тратил их экономно.

– Триста.

По тем временам это был полный бак бензина. И я сказал:

– Деньги вперед. На заправку.

Он кивнул и, охлопав себя по груди и по ляжкам, вытащил деньги из заднего кармана и сунул их мне. Купюры были смяты, но, слава богу, не разорваны. Я открыл пассажирскую дверь:

– Давай, мужик!