Мальвиль

Известно, что на современном Западе в среде неконформистской интеллигенции и бунтующей молодежи возникало в последние годы немало таких коммун. Но век их был недолог. Почти все они быстро распадались, да иначе и быть не могло в этом мире, где царит «цивилизация потребления», которая подавляет или извращает попытки возврата к естественной жизни, не скованной различными табу и стереотипами мышления. Мальвильское Братство описывается, напротив, вполне жизнеспособным, более того — предвестником новой цивилизации, ибо придуманной ядерной катастрофой автор «снимает» пагубное воздействие окружающей среды на свою коммуну. В этом смысле бомба действительно оказывается «чистой». В вымышленной писателем ситуации мальвильская коммуна проявляет себя как наиболее целесообразная форма существования людей, как способ избежать смерти от голода или от нападения бандитских шаек.

Впечатляющая сила мальвильской коммуны в том, что она описана и воспринимается как несомненный антипод технократической и бюрократической цивилизации. В глазах читателя утопия Мерля представляется более привлекательной и временами, возможно, даже более полнокровной, чем действительно существующие, но во многом иллюзорные институты. Все решения в Братстве принимаются по общему согласию, учитывается любое возражение, каждый вносит свой максимальный вклад и в выработку решений, и в их осуществление, в результате чего коммуна оказывается исключительно жизнестойкой. В утопии Мерля успешно сочетаются демократизм и эффективность, которые современная западная политология считает несовместимыми. Примитивность техники, которой располагают мальвильцы, побуждает Эмманюэля определить это общество как «первобытно-аграрный коммунизм», но характер человеческих отношений здесь — сознательно гуманистический и демократический.

В этой позиции можно усмотреть и влияние социальных утопистов — от Руссо и Фейербаха до Кропоткина и Генри Джорджа, и воздействие гуманистической традиции французской философии эпохи Просвещения, но, наверное, прежде всего здесь проявляется свойственное автору преклонение перед жизнью, перед человеком.

Обнадеживающая судьба этой коммуны объясняется тем, что слову «братство» в Мальвиле возвращен его первоначальный смысл. Беззаветная преданность членов коммуны друг другу спаивает ее воедино, придает ей силы, обеспечивающие победу над внешним врагом. Ключом здесь оказывается, по словам одного из героев, «способность стать выше собственного „я“». Если в «Острове» Мерль развенчал буржуазный по своей природе индивидуализм, то «Мальвиль» звучит подлинным гимном коллективизму.

Члены мальвильского Братства способны бороться, а когда надо, и убивать, причем естественность, даже простоватость этих людей — крестьян, твердо стоящих на земле, — позволяет им делать это без излишней рефлексии, но и без ненужной жестокости. Да и руководитель их, интеллигент Эмманюэль, торжественно провозглашает: от хищников и паразитов надо избавляться. В этом преимущество героев «Мальвиля» перед героем «Острова» Парселлом, интеллигентская нерешительность которого ставит тамошнюю коммуну на грань гибели.

Впрочем, не все установления Братства так уж бесспорны. Надо думать, система публичной исповеди, напоминающая о китайском опыте культурной революции — мазохистское искушение западной интеллигенции! — нашему читателю вряд ли придется по вкусу. Когда в конце книги читаем, что мальвильцы тяготеют к самоизоляции, к «островному» развитию, это можно связать с решительной критикой, которой подвергают буржуазно-государственную централизацию протестующие интеллигенты Запада. Но ведь уже во времена Аристотеля анахронизмом выглядела его апология изолированного полиса, черты которого легко обнаружить в мальвильской коммуне. Тем менее реальна эта идея сейчас, когда ликвидация всякой централизации будет равнозначна общественному регрессу.

Утопия Мерля написана в жанре робинзонады. Ведь и мальвильцы как бы выброшены катастрофой на оторванный от мира остров. Знакомый с детства герой Дефо вспоминается и тогда, когда читаешь, как радуется Братство спасенной скотине, прибавлению стада, первому урожаю, какое смятение охватывает всех при виде следов других людей. Даже свой Пятница есть у них — прирученный «троглодит» Жаке.

Избранный жанр позволяет автору уснастить роман приключениями, напоминающими уже не только Дефо, но и об «Острове сокровищ» Стивенсона. У здешней крепости аналогичные атрибуты — палисад, подъемный мост, две крепостные стены. И напряженное ожидание схватки с бандитами.