Мамка-кормилица

— И хорошо ты сдлалъ, Базиль, что не обратился къ ней съ выговоромъ, — сказала ему супруга. — Длать нечего, надо кое-чмъ поступиться изъ ея режима. Она скучаетъ у насъ и какъ-бы въ самомъ дл не надумала бросить Мурочку. Сейчасъ, передъ твоимъ приходомъ, она сказала мн: „что-жъ, барыня, если ужъ я такъ для васъ неладна, то подумайте и разсчитайте меня“. Вдь это будетъ ужасъ что такое, если она броситъ Мурочку!

VIII

Колояровъ, боясь обезпокоить жену, такъ и не сообщилъ ей, что мамка Еликанида принимала въ кухн земляка, являвшагося къ ней съ письмомъ изъ деревни, но тмъ не мене надъ ней былъ учрежденъ строжайшій надзоръ, изолирующій ее не только отъ свиданій съ знакомыми, но даже отъ случайныхъ встрчъ съ чужими мужчинами на улиц. Гулять съ бонной по улиц мамка больше не ходила. Бонна наотрзъ отказалась и кататься съ ней вокругъ Таврическаго сада, какъ предполагала вначал Екатерина Васильевна, но мамку начали возить кататься на лошади Колояровыхъ въ сопровожденіи горничной Даши. Дабы привлечь Дашу окончательно на свою сторону и сдлать ее строгимъ Аргусомъ Еликаниды, Колоярова подарила Даш свое старое шелковое платье, совсмъ мало ношеное, и общалась подарить еще пальто, если Даша будетъ передавать ей вс разговоры, которые она услышитъ отъ Еликаниды. Горничная Даша поклялась въ врности барын и стала здить по утрамъ кататься съ Еликанидой по пустыннымъ улицамъ, около Таврическаго сада. Но мамк все-таки нуженъ былъ моціонъ, мускульная работа, и Колояровъ далъ ей свои гимнастическія гири, съ которыми Екатерина Васильевна и заставляла ее продлывать передъ обдомъ разнообразныя движенія въ дтской.

Мамка Еликанида плакала, но все-таки размахивала гирями и прыгала. Дабы пріохотить ее къ гимнастик, ей съ разршенія доктора была подана разъ къ столу селянка на сковородк изъ кислой капусты и ветчины, которую она такъ хотла и просила.

На одномъ изъ такихъ сеансовъ гимнастики присутствовала и маменька Колояровой, смотрла и дивилась.

— Вдь вотъ у насъ, когда я васъ воспитывала, ничего подобнаго не было, а были также и мамки-кормилицы, — говорила мать Екатерины Васильевны. — А васъ, дтей, у меня было семеро. И вотъ четверо, слава Богу, выросли, повнчались и замужъ вышли.

— Тогда былъ вкъ другой, мамаша, — оправдывалась дочь. — Да и люди были проще. Мамки тоже были сердечне. А наша мамка Еликанида — да это ужасъ, что такое! Поговорите вы съ ней… О, она особенная. Я мученица съ ней… Да не я одна, а и мужъ… Вы знаете загадку — волкъ, коза и капуста? Какъ перевезти черезъ рчку козу, чтобы ее волкъ не сълъ и чтобы она капусту не съла? Вотъ это точь-въ-точь наша мамка Еликанида. Отпустить ее гулять одну на улицу невозможно. Она будетъ съ каждымъ мужикомъ, съ каждымъ солдатомъ лясы точить или зайдетъ въ мелочную лавочку и нажрется тамъ чего-нибудь самаго вреднаго, въ род соленыхъ груздей. А отпустить ее въ сопровожденіи лакея Павла — что-же это такое будетъ! Вы знаете, маменька, въ нее вся наша мужская прислуга влюблена. Швейцаръ, пожилой человкъ — и тотъ… Даже дворники — и т… Вс, вс, однимъ словомъ.

— Странно… — покачала головой маменька. — Но мн кажется, что тутъ только у страха глаза велики… Очень ужъ ты того…

— Нтъ, маменька, вы не знаете. А я ужъ наблюдала за ней. Натирали тутъ у насъ полы полотеры… Ну, что такое полотеры? А она между ними земляка нашла. Зубы скалитъ, глазами блещетъ, а сама — тра-та-та, тра-та-та… Какъ ее выпустишь по улиц погулять для моціона? Ну, вотъ искусственный моціонъ и длаю ей съ гирями. Каждый мужикъ для нея что-то въ род того, что для нашихъ музыкальныхъ психопатокъ модный теноръ. Она къ каждому мужику готова броситься на шею.

Екатерина Васильевна удваивала и утраивала надзоръ за мамкой, но это ни къ чему не привело.

Не прошло и недли, какъ Екатерина Васильевна похала въ Гостиный дворъ за покупками. Дло было передъ обдомъ. Сдлавъ закупки, она захала за мужемъ въ департаментъ и домой вернулись они вмст. Пріхавъ домой, Екатерина Васильевна подождала, пока она согрлась посл мороза, и тотчасъ-же бросилась въ дтскую къ ребенку. Мурочка лежалъ въ кроватк и спалъ, а мамки Еликаниды не было около него.

— Гд мамка? — тревожно спросила она бонну.

Бонна улыбнулась угломъ рта и отвчала:

— Ушла.

— Куда ушла?

— Можете вы думать, сударыня, въ дворницкую убжала. Пришелъ какой-то ея землякъ. Въ кухню его не пустили. Онъ въ дворницкую… Дворникъ увдомилъ Еликаниду черезъ парадную лстницу, что землякъ ждетъ ее въ дворницкой, и она убжала.

Екатерина Васильевна поблднла и схватилась за сердце.

— Спирту… воды… Скажите мужу… Ахъ, ахъ!.. Капель… А ее вернуть!.. Послать… привести домой… Господи, что-же это такое! — стонала она и опустилась на стулъ въ изнеможеніи.

А Колоярову о кормилиц ужъ докладывалъ лакей Павелъ.

— Никакой возможности не было ее удержать, ваше превосходительство… Какъ съ цпи сорвалась… Словно удила закусила… Выскочила на парадную лстницу и въ одинъ моментъ… Я ужъ бгалъ въ дворницкую… А тамъ два мужика и баба… Земляки… Зову — не идетъ.