Мамка-кормилица

— Да какъ-же мн не плакать-то, барыня, коли вы меня всю затормошили! Того не шь, этого не смй… Я уже не знаю, какъ мн и жить, — отвчала Еликанида, и нсколько слезинокъ упало изъ ея прекрасныхъ глазъ на тонкія съ кружевами пеленки Мурочки.

Барыня опять понизила тонъ.

— Ты должна жить такъ, какъ теб предписываетъ гигіена кормилицъ, — проговорила она. — Поняла? Отри глаза… Ты на Мурочку слезами каплешь. Это неопрятно… Слезы — выдленія… Отерла? Ну, вотъ такъ… Слушай… До свднія моего дошло, что ты сегодня хотла себ купить въ лавочк булку съ патокой…

— Наябедничали ужъ вамъ? Ловко! — воскликнула Еликанида.

— Послушай, ты со мной такъ не говори. Ты со мной такъ говорить не смешь… — опять возвысила голосъ барыня.

— Послушайте… Да что такое булка!

— Не въ булк дло. Булка мучнистое вещество и дается теб отъ насъ въ надлежащемъ количеств, но ты ничего не должна сть и даже пытаться сть, что не прошло черезъ наши руки. Поняла? И чтобъ это было въ послдній разъ.

— Ахъ, барыня, да вдь сладенькаго-то хочется! Я изъ-за патоки…

— Молчи. Патока Богъ знаетъ какая въ мелочной лавк… Тамъ грязная патока… Она можетъ развить у ребенка золотуху… Ну, чтобъ это было въ послдній разъ! — стукнула Екатерина Васильевна по столу и, замтивъ, что у мамки на глазахъ слезы не перестаютъ капать, прибавила:- Вмсто патоки я теб дамъ сейчасъ конфетъ… Ты ихъ любишь. А тянушки теб полезны. Тамъ сахаръ и сливки, есть кофе.

— Благодарю васъ, барыня.

— Но главное-то вотъ что… Какіе это такіе у тебя сегодня знакомые солдаты на встрчу попадались?

Задавъ вопросъ, Екатерина Васильевна сдлала строгое лицо.

— Солдаты знакомые? Да никакіе, барыня, — отвчала мамка.

— Врешь. Не утаивай. Ты съ ними даже перемигивалась, перемигивалась и разговаривала.

— Сплетня, барыня, сплетня. Насплетничала вамъ мамзель. Никакихъ знакомыхъ солдатовъ не было, а разв я виновата, что посторонніе солдаты на встрчу попадались. Ахъ, ты Боже мой! Вотъ напраслина-то! Офицеръ одинъ, дйствительно, мн подмигнулъ, но разв я могу офицеру препятствовать!

— Мн доложено, что ты даже разговаривала съ солдатомъ.

— Я разговаривала? Съ солдатомъ разговаривала? Видитъ Богъ, напраслина! Не разговаривала я, а обругала его, когда онъ сталъ на меня глаза пялить.

— Ну, чтобы это было у меня въ послдній разъ! Смотри! Я приму мры и поступлю строго. Смотри!

Барыня погрозила мамк пальцемъ. Слезы изъ глазъ мамки лились сильне. Барыня продолжала:

— А вотъ еще вопросъ. Какое ты имла право подбивать нашу мамзель кататься по Невскому?

— И это ужъ извстно?!.- плаксиво воскликнула мамка. — Ну, люди! Это за мою-то доброту? Ловко!

— Ты не должна быть ни добра, ни зла, а о катаніи по Невскому обязана и изъ головы выкинуть! Что ты, кокотка, что-ли? Ты деревенская двушка, несчастно поскользнувшаяся на скользкомъ пути, вотъ и все. Ты попала въ кормилицы къ людямъ, которые о теб заботятся…

— Да ужъ лучше-бы этой заботы совсмъ не было! Измучили вы меня своей заботой! — вырвалось у Еликаниды, и она навзрыдъ заплакала.

— На ребенка слезами капаешь! На ребенка! — закричала барыня. — Давай ребенка! Надо его положить въ кроватку. Не реви! Не смй ревть.

Барыня вырвала изъ рукъ Еликаниды Мурочку и бережно положила его въ кроватку.

— Господи! Что это за жизнь! Изводите вы меня, барыня! Совсмъ изводите. Черезъ одни ваши слова я заболть могу. Уйти ужъ мн отъ васъ, что-ли!

— Не докормивши ребенка? Да какъ ты смешь? Нтъ, нтъ, и думать не смй! — закричала барыня, но тотчасъ-же спохватилась и ужъ мягко сказала:- Ты кататься хочешь? Тебя будетъ нашъ кучеръ катать, катать на нашей лошади, только разумется ужъ не по Невскому. Ну, не реви… Отри глаза… Давай, я теб оботру пеленкой. Брось, плюнь, оставь… Вдь каждая твоя слеза можетъ отразиться на здоровьи Мурочки. Хочешь тянушекъ?

— Хочу… — пробормотала мамка сквозь слезы.

— Хочешь грушу?

— Позвольте…

Черезъ пять минутъ передъ кормилицей Еликанидой лежали на расписной фарфоровой тарелк груша и тянушки, а барыня Екатерина Васильевна сидла противъ нея и утшала ее.

VI

Посл пяти часовъ пріхалъ со службы домой къ обду Колояровъ. Лакей Павелъ, вызванный звонкомъ швейцара внизъ, втаскивалъ за Колояровымъ объемистый портфель съ бронзовыми пряжками и замкомъ. Екатерина Васильевна выбжала на встрчу мужу здороваться. Входя въ гостиную, онъ тотчасъ-же началъ разсказывать ей что-то о министр, у котораго онъ былъ съ докладомъ, но она тотчасъ-же перебила его и воскликнула:

— Что мн министръ, если у насъ дома такая непріятность съ мамкой!

— Съ Еликанидой? Что такое? Что случилось? — испуганно спросилъ онъ и даже слегка поблднлъ.

Колоярова тотчасъ-же передала ему все и, разумется, еще съ большими прикрасами, чмъ передавала ей самой бонна.

Мужъ слушалъ и покачивалъ головой.