Маньчжурские стрелки

– Говорю же, что это уже ваше дело: верить мне или не верить. По германским документам он вроде бы майор Кондаков. Кем на самом деле в Германии числился – сами у него спросите. И сказано было: прислали его с заданием взорвать машину Сталина. Кличка у него еще мудреная – Аттила. Хотя напарник называл его так, как называли, очевидно, еще в разведывательно-диверсионной школе – «лагерь-майор».

– Что, действительно? – повернулся Иволгин к Кондакову.

– Относительно клички? Да, это правда. Аттилой звали вождя гуннов, а меня называли еще и «лагерь-майором».

– Да апостол с ней, с кличкой. Я по сути. Сам бы ты говорил – точно не поверили бы.

– Неужели прислали с заданием убить Сталина? – не удержался Чолданов.

– С ним и прислали. Похоже, «по крупняку» играть решили, ва-банк пошли.

– Почему же ты здесь?

– Насколько мне известно, сам Берия приказал не расстреливать меня, поместить в лагерь и строго охранять. Очевидно, решил, что еще понадоблюсь им, – не без гордости объяснил Кондаков.

– Неужели они там, в Берлине, не понимают, что Сталина убить невозможно?

– Почему невозможно? И не таких убирали. В этой операции все было просчитано кроме одного: напарник мой, из бывших воров-уголовников, подвел. Причем появление его в группе – на моей совести, признаю.

– Не верю, что возможно. Такое задание мог дать только сумасшедший.

– Не отрицаю: только сумасшедший. Да только в Германии его называют «первым диверсантом рейха».

– Кого вы имеете в виду? – подался к нему Иволгин.

– Штурмбанфюрера СС Отто Скорцени, того самого, который освободил из-под ареста дуче Муссолини. Неужели не слышали о таком?

– Да слышали-слышали. Жалею, – обратился подполковник к Чолданову, – что сейчас здесь нет князя Курбатова. Его бы это ваше знакомство заинтриговало.

Воспользовавшись тем, что на какое-то время диверсанты потеряли к нему всякий интерес, старшина попытался опрокинуть стол и рванулся к двери. Но стол устоял, а его самого настигли, несколькими ударами по шее и голове успокоили и вновь приволокли на отведенное место.

– Тебя, скотина, угощают, как порядочного, а ты еще и брыкаешься, – пристыдил его Перс, чью звериную силу и ярость старшина уже успел познать на себе. – Не по-дворянски это.

– Так ведь убьете же, – прорычал старшина, опускаясь на пол между столом и печкой.

– Это само собой… – заверил его Перс.

– Но если все, что я тут услышал, правда, тогда почему вы оказались в этой глуши? – вновь спокойно заговорил Иволгин, словно бы ничего особого в доме Раздутича не произошло. Сам хозяин все это время оставался во дворе, составляя вместе со Златным его охрану.

По логике событий, Кондаков должен был оставаться в их группе, поэтому подполковник стремился сразу же выяснить, что он собой представляет.

– Этого я тоже понять не могу. Лучше его спросите, – указал Кондаков на старшину. – А Сталина завалить я все же смог бы, тем более что с Кровавым Кобой, Берией и прочими коммуно-масонами кремлевскими у меня свои, особые счеты. Напарник, тварь, предал. Не диверсант, а шушера болотная попалась.

– И все же это почти невероятно, – проговорил Чолданов. – Здесь, в этой поволжской глуши, – и вдруг появляется диверсант, шедший на Сталина!

– Вот именно, почему он здесь? – обратился подполковник к старшему конвойному.

Тот не ответил. Перс схватил его за загривок, приподнял и старательно протер рожей о поверхность стола.

– Лагерь, в который мы его не довезли, особый, – образумился старшина. – Для диверсантов всяких, шпионов и пленных германских генералов. Именно там его и решили приберечь для чего-то. По личному, говорят, приказу Лаврентия Павловича. И, похоже, не врут. Может, для того и приберегают, чтобы потом всему миру показать: вот, мол, до чего Гитлер дошел – убийц подсылает.

– А ведь ладно сочиняешь, – иронично признал Чолданов.

– Жизнь еще и не такое сочинить способна, – вступился за старшину лагерь-майор Кондаков. – Судя по всему, я действительно понадобился кому-то из окружения Сталина. Возможно, самому Берии. Иначе конвоиры попросту забили бы меня по дороге. Кто-то там, в Москве, решил придержать меня, как шестерку козырную в рукаве. Не исключаю, что Сталину уже доложили о моем расстреле, чтобы поскорее забыл о моем существовании.

– Одна из немногих историй, которую я смогу рассказывать до конца дней своих, – задумчиво молвил Иволгин. – Если только уцелею. Только эта история, может быть, и достойна будет воспоминаний.

Прежде чем уже за полночь покинуть усадьбу Раздутича, диверсанты связали старика, оставив ему на память два синяка.

– Утром выйдешь во двор, позовешь соседа, пусть развяжет, – посоветовал Перс. – А напали, говори, смершовцы, контрразведчики советские, если по-людски. Пусть потом разбираются, что к чему.

37

В штабе дивизии их уже ждали. Начальник разведки – словно бы вытесанный из дубовой колоды розовощекий коротыш, – медленно пережевывая не то что каждое слово, но каждый отдельный звук, уверенно доложил:

– Господин полковник, диверсанты нами обезоружены…

– Вот как?! – удивленно потянул Лоттер, бросая взгляд на гауптштурмфюрера.