Маньчжурские стрелки

Курбатова они нашли на деревенском подворье, незаметно переходившем в речной луг. Рослый, плечистый, облаченный в китель времен Белой гвардии и опоясанный кавалерийскими ремнями, он стоял, склонившись на жердевую ограду, и наблюдал за свадебными игрищами немолодого жеребца и двух юных кобылиц.

Подразнивая оседланного боевого коня, кобылицы то бросались к нему, подставляя свои неокрепшие крупы, то вдруг, в самый ответственный момент, уносились по высокой луговой траве в сторону реки, чтобы с призывным ржанием вспенивать плавневое мелководье.

– Какую бы диверсионную подготовку ни проходил казак, все равно в душе, в крови остается казаком, – по-русски молвил Штубер, почти неслышно приблизившись к Курбатову.

– Боевой конь – это и в самом деле в крови казака, – подтвердил подполковник и только тогда взглянул на гауптштурмфюрера.

Штубер тут же представился, затем представил прибывшего с ним полковника, который остался у крыльца, и сказал, что у него возникло несколько вопросов, которые интересуют не только его, но и Скорцени.

– О диверсанте Отто Скорцени, о том самом? Да, немного наслышан, – слегка склонил русоволосую, с едва заметной проседью, голову Курбатов. – Вас, господин Штубер, знать не имею чести. Но готов говорить как солдат с солдатом. Что же касается меня, то сведения обо мне вы можете получить через представительство Маньчжурии, то есть Маньчжоу-Го в Берлине, или из японских источников.

– Можете не сомневаться, что наша контрразведка проверит вас по всем возможным каналам и источникам. За этим дело не станет.

Они вошли в дом, в котором хозяйничали молчаливая полнотелая украинка лет пятидесяти и почти такого же возраста худощавый жилистый сержант-власовец.

– Прежде всего, меня интересует цель вашего рейда от Маньчжурии и почти до западных границ Совдепии, – молвил Штубер, взявшись за рюмку с самогоном, самого духа которого он терпеть не мог, и с грустью посматривая на миску с дымящейся картошкой в мундире, рядом с которой стояла миска с квашеной капустой.

– Прекрасный был рейд, «сабельный», как говорит наш атаман Семенов. Шли почти не кроясь, по-казачьи, не боясь. Наоборот, всех вокруг в страх повергали – армейцев, чекистов, милицию, партийных. Словом, красиво, лихо шли, – решительно покачал он головой, поминая рюмкой водки тех диверсантов, которым до линии фронта дойти было не суждено.

– То есть у вас не было конкретного задания, конкретной цели?

– Какая цель, какое задание?! – по-крестьянски крякнул подполковник, припечатывая рюмку к столу и исподлобья посматривая на полковника Лоттера, демонстративно усевшегося в стороне, поскольку тот не желал принимать участия в «застолье диверсантов». – Душа казака чего прежде всего требует, господа? Куража! В сабельную атаку, в рукопашную, под пулеметный огонь, да хоть черту в зубы, – но обязательно под кураж. Иначе казак – не казак. Вот так мы и шли, господа хорошие, каждодневно рискуя, погибая, кровью врагов и собственной кровью захлебываясь, но… под наш, – повертел он кулаком перед захмелевшими глазами, – особый, казачье-диверсионный кураж!

– Если под кураж, – едва прикоснулся барон губами к самогону, – то это многое объясняет. Это нам, неказакам, тоже знакомо.

Штубер коротко перевел полковнику суть сказанного Курбатовым, но тот, похоже, и сам уловил смысл, поэтому едва заметно кивнул. И тут же попросил барона поинтересоваться, каковы теперешние планы командира русских диверсантов.

– В Берлин, – все так же решительно молвил Курбатов. – Нам обязательно нужно войти в Берлин.

– По дороге повергая в ужас своими диверсиями германские оккупационные власти? – с холодным ехидством поинтересовался Лоттер.

– Почему же, «повергая диверсиями»? – спокойно парировал Курбатов. – Союзники мы с вами… пока что. Просто мне нужно попасть в Берлин. Обязательно в Берлин.

– И тоже для куража? – лениво расковыривал вилкой одну из картофелин барон фон Штубер.

– Если хотите, и для куража. Чтобы, представ перед японским командованием, перед самим командующим Квантунской армией атаман Семенов мог сабельно рубануть: «А все-таки мои казаки прошли этот путь – от Харбина до столицы рейха. И сам фюрер восхищен их подвигом!».

– Для атамана Семенова это так важно?

– Чтобы японцы не выпендривались, а поверили, что имеют дело с настоящей русской армией, а не какими-то нахлебниками.

– Понимаю, у вас там свои, особые отношения с императором Хирохито и командующим Квантунской армией.

– Понятное дело, что свои, – перешел Курбатов на немецкий. – И когда газеты оповестят весь мир об этом рейде, в Европе поймут: жива еще белая армия атамана Семенова! Есть кому держать саблю в руках, чтобы сражаться с коммунистами! Не умерло еще русское казачество!

Штубер и полковник Лоттер вопросительно переглянулись.

– Надеюсь, вы, князь, понимаете, что по Германии вам следует пройти спокойно и благородно? – спросил полковник.

– Понимаю, конечно.

– Что любой, даже самый случайный конфликт способен не только физически погубить вас, но и превратить из героя-казака во врага рейха?