Маньчжурские стрелки

– Бросьте, подполковник, – мертвой хваткой вцепился ему в руку Перс. – За этим дело не станет, и в Берлине успеется. А, что скажешь, майор? – обратился он к Кондакову, обезоруживая при этом Иволгина.

– Что тут можно сказать? Вот она – Европа: от Волги до Средиземного моря! Гуляй, живи, водку пей, баб… и все такое прочее. Какого черта торопиться на тот свет, если этого еще не познал? А что касается этих беглецов… Не верю, чтобы они сговорились вместе идти. То ли врозь разбежались, то ли татарин зарезал часового Мамонта и бежал.

– Точно, бежал, – поддержал его старшина. – Здесь рядом несколько татарских сел. Туда Санджаков и подался, чтобы священную войну разжигать. Только вряд ли Мамонт решился бы идти с ними, среди мусульман долго не продержался бы.

Однако для Иволгина подробности этого бегства никакого значения уже не имели.

– Вчера я потерял своего последнего боевого товарища, последнего белого офицера, с которым мы вышли из Маньчжурии, – удрученно исповедовался он, сомкнув руки у подбородка и потрясая ими так, словно заклинал Господа то ли простить ему эту потерю, то ли каким-то образом восполнить ее. – Пока рядом был он, ротмистр Чолданов, мы продолжали оставаться группой маньчжурских стрелков, той группой, которую привел сюда князь Курбатов. Но теперь Чолданова нет, я остался один, – отрешенно обвел он взглядом застывших над ним полукругом Перса, Кондакова и старшину Кайманова. Все они казались ему теперь ненадежными и совершенно чужими.

– Ну, это понятно, понятно, – попытался утешить его старшина. Никакой особой подготовки он не имел, вырастал в городе и к бродячей жизни был совершенно не приучен, поэтому с ужасом думал о том, что станет делать, когда группа распадется. – Это пройдет. Нас вон еще четверо, со временем народу прибавится…

– Тела наших маньчжурских стрелков разбросаны теперь на всем пространстве от маньчжурской границы до Германии, – не слышал его доводов Иволгин, – а я почему-то все еще жив, все еще сижу где-то посреди России, словно погорелец – на родовом пепелище и чего-то жду…

– Во-первых, вы забыли обо мне, – остервенело скреб свою вечно шелушащуюся грудь Перс. – Конечно, я не начинал с Маньчжурии, но повышал в чине и благословлял меня на диверсионный хлеб все тот же князь Курбатов. Кроме того, у нас появилось еще два стрелка. А главное, теперь у нас появилась цель – германский фронт, Берлин. Притом, что вокруг нас – тьма врагов. Их несметное количество – этих самых врагов, что всегда приводило князя Курбатова в неописуемый восторг.

– Но оказалось, что я не могу воспринимать этот мир и сражаться в нем, как это умел делать Курбатов. Вы правы, прапорщик, чем больше врагов появлялось вблизи, тем князь чувствовал себя увереннее. Теперь, когда Курбатова нет рядом… тем более что неизвестно, жив ли он вообще, я могу сказать: да, это диверсионный гений. Будь он сейчас здесь, все выглядело бы совершенно по-иному. Мне тоже казалось, что я способен действовать так же. Откровенно завидовал Курбатову, а потому стремился быть похожим на него, подражать ему. Чего уж тут греха таить, ждал того дня, когда сам смогу возглавить группу, которая постепенно станет перерастать в отряд, полк, армию… Теперь я понимаю, что все эти мои иллюзии происходили от романтического взгляда на современную русскую действительность, однако не об этом речь сейчас, не об этом…

– Еще не все потеряно, подполковник, – усмехнулся Кондаков, считая, что командир уже выговорился. – Хотелось бы, конечно, встретиться с этим вашим легендарным Курбатовым, но ведь и у вас еще не все патроны израсходованы, ворон меня не клюй. Нужно только отказаться от идеи поволжского восстания и подумать, как жить дальше.

– В том-то и дело, – подхватился Иволгин, – что не могу отказаться. Так мечтать, так готовиться! В том-то и подлость моей натуры, что не могу, – обреченно как-то развел он руками. – Одни погибли, другие разбегаются, а по селам мужички плюют нам в лицо и рвут на груди рубахи: «На, стреляй, белогвардейская гадина!». Кто тут теперь наши враги? Эти русские крестьяне и солдаты? Но ведь они же – русские.

– Русские – не русские – к стенке, – процедил Перс.

– К стенке? Кого?! Их миллионы! Мне их за сто лет не перестрелять. Но самое страшное, что все они, прапорщик Гвоздев, все до единого, – русские. Невзирая на то, каковы в действительности их этнические корни.

– Остановись, подполковник, – окрысился Кондаков, – остановись! Еще пару таких истерик – и подашься в ближайший военкомат записываться добровольцем в Красную армию.

– Не исключено, – почти в отчаянии пробормотал Иволгин.

– Сомневаюсь, господин подполковник, что решились бы на сдачу с повинной, – уже более уважительно молвил Кондаков. – Хотя бы ввиду полной бессмысленности подобной сдачи.

– Как знать, как знать, – вздохнул подполковник.