Мандариновый лес

– Пробовала, – грустно отзывалась Ниночка. – Не получается, поверь. А что до замужества, так не всем же, правда? А сынок у меня уже есть – наш Саня, Сашуля! Ты же не возражаешь?

Наташа не возражала. Нина и вправду стала самым близким и родным им человеком – и ей, и Саше. Ближе, чем Танька. Вот тебе и кровные узы. К тому же Нина еще и подруга – верная, надежная, умная, самая-самая. И с семьей Ниночкиной Наташа подружилась. Все Щетинины – и родители, и Ниночкин брат Вадим – относились к ней как к родной.

Как бы Наташа хотела, чтобы Ниночка была счастлива. Но разве от нее что-то зависит?

О Чингизе Наташа по-прежнему вспоминала ежедневно. Однажды взяла Сашу и поехала на Остоженку. Постояла, повздыхала и пошли прочь. Стало ли легче? Нет, ни минуты. Еще тяжелее. Потому, что там было счастье. Любовь. Ой, что она такое несет! А разве сейчас она несчастлива? У нее сын, а значит, вселенная. И еще вся жизнь впереди.

В деревню уехали в мае, раньше не получилось. Приехал за ними Петя.

– Как доберетесь на транспорте? – строго сказал он. – Ерунда, сгоняю, делов-то!

«Делов-то» в мае как раз в деревне полно – огород, посевная. Но верный Петя приехал.

Ах, как дышалось в деревне! Воздух дрожал, словно хрустальный. На рассвете будили птицы – горихвостка, ласточка, овсянка, славка. Громче всех пел певчий дрозд – его голос она узнавала сразу.

Вставали по-деревенскому рано, в половине шестого. Наташа выгоняла корову, выпускала птицу, кормила боровчика. Накинув старую куртку и надев резиновые сапоги, шла в огород. Земля была еще стылой, холодной, и сильно мерзли руки.

Она давала Таньке поспать.

– Хоть сейчас, пока я здесь.

– До семи, ладно? – жалобно просила Танька, но через полчаса вскакивала, давали о себе знать привычка и беспокойство. – Ой, Наташка, ты же у нас городская!

К восьми просыпался Сашенька. Наташа ставила коляску во двор.

– Дыши, маленький! В городе такого воздуха нет.

Скоро Наташе захотелось в Москву, домой. Она поняла, как соскучилась по родным Черемушкам. Да и время поджимало – надо было устраивать Сашеньку в ясли, а потом и самой на работу. В Товарищеский она решила не возвращаться, слишком много воспоминаний. Ну и вообще – в гостях хорошо, а дома лучше.

Танька ревела и уговаривала досидеть до «картошки» – картошку начинали копать в конце августа.

Расставаться с сестрой и племянниками не хотелось, привыкла к ним, но принялась собирать сумки.

В начале августа пошли грибы. Не пошли – повалили! Каждое утро бегали в лес, таскали корзинами, ведрами. Варили, сушили, солили. В общем, задержалась еще на неделю.

В воскресенье, в единственный выходной, Петя повез их в Москву. Машина была забита до крыши.

Наревелись с сестрой, наобнимались и распрощались до Нового года.

В Москве была Ниночка. Как же Наташа по ней соскучилась! И как же тревожилась за нее – что у нее, как?

Машина уже катила по шоссе. Причмокивая во сне пухлыми, яркими губами, спал ее сын, румяный и загорелый. Красавец, вылитый отец. Наташа обняла его и вскоре задремала сама.

В октябре Саша пошел в ясли, а Наташа вышла на работу. Переживала за сына страшно – такой маленький, а уже оторван от матери. Упрашивала, умоляла воспитательницу и нянечку:

– Уж присмотрите, проследите, накормите!

Сунула коробку конфет воспитательнице, та немного скривилась.

Мало, испугалась Наташа. Может, надо было дать денег? Деньги давать она не умела, но надо что-то придумать.

В коридор вслед за ней вышла нянечка, крохотная, седенькая старушка с добрым, сморщенным личиком.

– Да не волнуйся ты так, девка, – улыбнулась она, и ее мелкое личико сжалось в гармошку. – Проследим! Ты что думаешь, мы за ними не смотрим? Или одна ты такая, беспокойная? Все мамки такие, на то мы и мамки! И на Лерку внимания не обращай. Она хоть и сурьезная с виду, а сердцем добрая, никого не обидит.

Лерка – это Валерия Николаевна, воспитательница, поняла Наташа. Растрогавшись от участия, чмокнула старушку в морщинистую щеку.

– Спасибо!

И, чуть успокоившись, торопливо вышла на улицу.

– Завтра ты, Сашенька, идешь на работу, – говорила она. – И ты, сыночек, и я! Мы оба идем на работу.

Сашенька сидел на коврике и деловито и упорно нанизывал цветные кольца на пирамидку.

Конечно, он ничего не понимал, но Наташа была уверена, что разговаривать и объяснять ребенку надо все с малолетства. Это называлось – уважать. Уважать в человеке человека. Считаться с ним.

С содроганием вспоминала отцовское «воспитание»: «Сказал – делай! Приказываю, поняла? Взяла и пошла, слышь, Наташка? Вставай и вперед – мало ли, что неохота!»

По спине пробежал холодок. Нет, у них с сыном такого не будет.

Наташа устроилась уборщицей в соседний гастроном. Во-первых, рядом с домом, во-вторых, с удобным графиком – утром помыла и свободна. Вечером, после закрытия, полы протри, и все, гуляй! Вечером Сашеньку брала с собой.

К тому же всегда можно забежать в ясли и из-за забора глянуть на гуляющую детвору.