Мандолина капитана Корелли

Но происходило всё это медленно. Началось с радио. От пролетавших над головами англо-американских самолетов дребезжали окна, а Карло беспорядочно крутил шкалу устройства, которое вот уже столько времени не передавало из дома ничего, кроме огорчительного свиста и писка летучих мышей. На Сицилии итальянские солдаты в радостном облегчении сдались, и ни для кого не было секретом, что Бадольо намеревается положить конец войне. 19 июля Соединенные Штаты сбросили на Рим тысячу тонн бомб, разрушив железные дороги, аэродромы, фабрики и государственные учреждения, оставив сотни убитых, но пощадив древности и Ватикан. Папа советовал обеспокоенному населению быть терпеливым. 25 июля король Виктор Эммануил заключил в тюрьму своего невероятного петушка, премьер-министра, и назначил на его место почтенного маршала Бадольо – того самого, кто противился всем планам вторжения в Грецию и, несмотря на свою должность начальника Генерального штаба, не был информирован о нем, даже когда оно уже произошло. 26 июля Бадольо объявил чрезвычайное положение, чтобы предотвратить гражданскую войну. 27 июля он запросил полные подозрений Союзнические силы об их условиях, а на улицах массы сходили с ума от радости, празднуя чудесное и удивительно внезапное низвержение Бенито Муссолини. 28-го Бадольо упразднил фашистскую партию, 29-го освободил политических заключенных, гнивших в тюрьмах без суда и следствия, некоторые – больше десяти лет, – но война все тянулась. Немцы, получив значительные подкрепления, с удивительной храбростью воевали с англичанами и американцами, а их итальянские союзники сдавались. Английские солдаты помнят, что итальянские части приобрели привычку перебегать со стороны на сторону в соответствии со своим представлением о том, кто должен победить, и местное население забрасывало какую-то из наступающих сторон цветами, подбирая их потом, чтобы использовать снова и снова – в тех местах, где фронт двигался взад и вперед.

3 сентября Бадольо подписал с Союзническими силами секретное перемирие, но немцы, понимая, что оно подступает, уже высадили войска на одном забытом театре военных действий. Это произошло на острове Кефалония – место это путешественники описывают как похожее на военный корабль со снесенными мачтами, – а город, где они высадились, назывался Ликзури. Они пришли 1 августа, дав себе месяц на подготовку, а итальянцам – месяц, чтобы смотреть, как они готовятся; Гандин же приказом отменил всякую контрподготовку.

Итальянские войска на другой стороне аргостолийской бухты притихли с самого захвата Сицилии. «Ла Скала» больше не собиралась в доме доктора, и музыка военного оркестра на городской площади стала отрывиста и скорбна. Военные регулировщики пронзительными звуками своих свистков по-прежнему направляли транспорт не туда, куда следует, но совсем немного немецких офицеров прогуливалось и выпивало в кафе со своими давнишними итальянскими друзьями. Гюнтер Вебер не выходил из казармы – из-за ежедневных новостей о дальнейших предательствах итальянцев его разъедала ярость. Он никогда не чувствовал себя таким униженным, хотя войска на самом острове не совершали ничего недостойного. Он думал о своем друге Корелли и начинал презирать его. Теперь он презирал даже обитательниц итальянского борделя, печальных и пустоголовых девушек с прекрасными телами и нарисованными лицами, которые всё резвились голыми в море, словно ничего не произошло. Он был так зол, что если раньше ему хотелось покупать их, то теперь он хотел их только насиловать. Он очень обрадовался, когда из Ликзури появилась кавалькада мотоциклов и грузовиков; кто-то должен был показать итальянцам, как сражаться, как не дрогнуть, как смотреть смерти в лицо, а не принимать бесчестье.

Корелли всё реже возвращался в докторский дом, потому что днем и ночью проводил учения со своей батареей. Батарею на передки, орудия зарядить, закрыть затвор, прицел, огонь, определить дальность, смена цели, откатить орудия в случае атаки с воздуха, чтобы собственные снаряды не разнесли их при прямом попадании. Его солдаты напряженно трудились в апокалиптическую августовскую жару, обильные струйки пота промывали беспорядочные канавки во въевшейся в их лица и руки грязи. Плечи у них покрывались волдырями, которые лопались и оставляли на малиновой обгоревшей на солнце коже чесавшиеся от выделений участки, никак не хотевшие заживать, но солдаты не жаловались. Они понимали, что капитан прав, проводя учения.