Маньяк и тайна древнего русского клада

Задавшись такой целью, Градов, воспитанный бывшим десантником в лучших традициях российского военного дела, уверенной походкой направился к выходу, накинув на себя только легкую куртку, но все же – так, на всякий «пожарный» случай – вооружившись и табельным пистолетом. Эта изба имела такую особенность, что жилые помещения соседствовали с неотапливаемыми сенями, а те в свою очередь переходили в открытое, имеющее свободный доступ крыльцо. Денис осторожно приблизился к сенным дверям и остановился послушать – нет ли кого снаружи; предусмотрительно молодой человек не стал становиться прямо напротив дверной створки, а прижался в угол, укрывшись за более толстым бревенчатым перекрытием. Не менее пяти минут юноша вслушивался в окружавшую его обстановку, но снаружи все было спокойно и не слышалось ни единого, постороннего, звука, а только лаяли окрестные собаки, пели ранние петухи, да по автодороге шумел колесами редко проезжающий транспорт.

Пусть он еще и не являлся опытным оперативным работником, но тем не менее сотрудник уголовного розыска рассудил вполне справедливо, а главное, здраво: «Если бы снаружи кто-то стоял, то он бы никак не смог на такое долгое время застыть в неподвижной позе и всяко бы выдал себя каким-нибудь звуком: неосторожным движением, скрипнувшей половицей либо обыкновенным дыханием», – однако ничего из перечисленного не нарушало размеренную обстановку раннего утра. Наконец-таки решившись на отчаянный шаг, Градов отодвинул в сторону деревянный засов и попытался резко толкнуть дверь, открывающуюся, следует уточнить, наружу… но не тут-то и было! Створку словно кто-то крепко удерживал с той стороны, и было явное ощущение, что противодействие оказывает не твердый неодушевленный предмет, а мягкое тело, причем, скорее всего, бездыханного человечьего организма.

Каким бы юноша не считал себя натренированным ко всяким непредвиденным ситуациям, но от такой неожиданности он замер на месте, мгновенно холодея всем своим телом от моментально распространившегося по всем его мышцам мороза неестественного сверхъестественного страха и кошмарного ужаса. «Это еще что такое?» – пронеслась в его голове тревожная мысль; на его лбу выступила испарина, покрывая кожу неприятной липнущей жидкостью.

– Кто здесь?! – крикнул молодой человек, стараясь придать голосу наибольшую твердость, но так и не сумевший скрыть охватившей его неестественной дрожи. – Говори, или я открываю огонь! – Для большей убедительности младший оперуполномоченный передернул затвор своего табельного оружия.

Вместе с тем снаружи не последовало ни единого звука и вообще не было похоже на то, что там находится кто-то живой. В один миг мозг довольно неглупого оперативника «прострелила» очевидная мысль, моментально родившаяся у него на почве захлестнувших его жизнь последних событий: «Неужели опять? Но почему именно я?»

После этого его организм наполнился уже не ужасом, как это было до этого, а неописуемой и необузданной яростью; мощными ударами, чередуя руки, направленные ладонями вперед, и ноги, попеременно сменяющие друг друга, он стал отталкивать дверь, постепенно сдвигая находящуюся снаружи преграду; когда же образовалось отверстие, в которое вполне могло протиснуться физически развитое тело, Градов, находясь в охватившем его гневном запале, еще один раз ударил, после чего стал выбираться наружу. Еще только просунув голову, юноша убедился, что самые страшные его предположения подтвердились: снаружи лежало обезглавленное тело некогда прекрасной молодой девушки с вырезанным из ее груди сердцем, а, чтобы ему труднее было открыть, она была изначально приперта к боковой деревянной стене небольшим продолговатым бруском, который от сокрушительных воздействий в конечном итоге отскочил немного в сторону и валялся теперь на полу открытой, не запирающейся, постройки.

Глава XIX. В логове у бандитов

Получив необходимые сведения, в ходе чего убив столько ни в чем неповинных людей, Вацек, невероятно уставший чинить ничем не оправданные безумства, вернулся в свой особняк, где сразу же присел на установленный в огромном холле диван, на котором чуть ранее ему делали операцию. Откинув на спинку «натруженную» голову, он только успел скинуть с нее свою хлопчатобумажную кепку, как тут же уснул, сломленный изнеможением и чувством исполненного им кровавого «долга». Копылин, также находившийся на ногах третьи сутки, устроился с другого конца и не замедлил погрузиться тревожные сновидения, так необходимые его организму, но вместе с тем не приносившие ему отдыха.