Маньяк и тайна древнего русского клада

Наташа, получив мощнейший удар по своему прекрасному личику, мужественно терпела боль от исказившей ее физиономию и все более чернеющей гематомы, буквально мгновенно увеличивающейся в размерах и готовой вот-вот прорваться кровью. Невзирая на то бесспорное обстоятельство, что она являлась одной из красивейших представительниц прекрасного пола, ее без каких-либо церемоний подвесили за ноги к потолку, соединив, кроме всего прочего, вместе запястья и перехватив их плотными кожаными ремнями; надежды вырваться из этого плена не было, и Наташа приготовилась мужественно встретить скорую смерть, справедливо предполагая, что пощады от злобного и жестокого изверга ей ожидать не придется.

Через несколько минут Валерий вошел в помещение сарая с исключительно яростным видом и водя желваками, лишний раз всем своим видом подтвердив девушке ее самые худшие опасения. Не тратя много времени на, как ему казалось, бессмысленные и ненужные разговоры, безжалостный преступник перешел сразу к делу и начал жестоко избивать висящую девушку, нанося безжалостные удары руками и ногами по всему ее бесподобному телу, лишь только изредка зловещим голосом приговаривая:

– Вы на кого, «твари», решили «наехать»? Вы с кем решили тягаться? Совсем, «суки», страх потеряли? У меня личности и гораздо сильнее вас писались кровью, а вас же я заставлю в ней захлебнуться; сейчас же, «мерзавка», ты в ней просто умоешься, а когда я через пару деньков покончу с твоим американским дружком, настанет и твоя, «сучка», последняя очередь.

Если сравнивать это беспощадное истязание, то оно было похоже на тренировку опытного бойца, когда он, находясь в спортзале, беспрестанно колотит по груше. С некогда непревзойденной по красоте девушки кровища хлестала, словно с того утенка, постепенно превращая ее в невероятное страшилище и одновременно в кровоточащее тело, исстрадавшееся, измученное, ничего не чувствующее, безвольно висящее; за время этой продолжительной экзекуции девушка несколько раз теряла сознание и возвращалась из мира грез от тех же непрекращающихся ожесточенных ударов, и хорошо еще Бог не дал Вацеку достаточной физической силы, иначе бы он давно уже заколотил свою жертву насмерть. Бандит уже весь был перепачкан ее кровью, наверное, поэтому, лишь только зайдя в сарай, он посчитал нужным снять свою знаменитую кепку, видимо отчетливо себе представляя – чем именно может обернуться все это «возмездие». Преступник наносил удар за ударом, «выбивая из бывшей красавицы душу», хотя изначально намеревался лишь слегка проучить, как он говорил: «…другим в назидание, потомкам в науку»; в действительности же, войдя в раж и вкусив запах человеческой крови, он, как и обычно в таких ситуациях, распалялся все больше и больше, уже никак не мог остановиться и, очевидно, намеревался забить свою пленницу до смерти; потом бы он, конечно, сказал: «Ну и «хрен» с ней… не велика, вроде, потеря?» – в основном для себя оправдывая свои яростные безумства. Теперь же он не переставая избивал подвешенную к потолку жертву и было очень удивительно – как она до сих пор хрюкающими и булькающими звуками, при каждом ударе вырывающимися из самой глубины ее прекрасного и еще довольно юного тела, продолжает доказывать, что все еще пока остается живой.

Как всегда было принято у бандитов, во время проведения экзекуции с главарем находился только верный Копылин, который, как считалось, пользовался у него неограниченным доверием и безмерным авторитетом. Вот и сейчас, принимая во внимание старую, давно устоявшуюся, традицию, большой человек дождался Валерия в сарае, находясь вместе с перетрусившей девушкой, к чести ее сказать, державшейся невероятно отважно, беспрестанно одаряя своего невольного конвоира ненавидяще презрительным взглядом; в душе же она была готова кричать от душившего ее страха, но невероятная гордость и чувство собственного достоинства не позволяли ей показывать свою слабость, заставляя мужественно держаться и выставлять на всеобщее обозрение только непревзойденную отвагу и храбрость; такое ее состояние объясняется просто: зеленоглазая блондинка отчетливо понимала, что пощады вымолить у нее все равно не получится – так лучше уж умереть с достоинством, чем дать кому-то возможность с пренебрежением над собой надсмехаться; однако, когда жестокий человечишка, облаченный в тщедушное тельце, с остервенением начал ее избивать, Елисеева, можно не сомневаться, несколько раз пожалела, что избрала подобную манеру своего поведения, и, мысленно ругая себя, несколько раз уже хотела прекратить геройствовать и начать уже просить о пощаде, но какое-то неведомое ей чувство, колотившее маленькими молоточками внутри головы, заставляло ее отказываться от этого унизительного и неприемлемого для ее натуры поступка.