Очнулась Елисеева в каком-то подвальном помещении, где – в прямом и переносном смысле – света вольного не было видно; вокруг стоял небольшой полумрак, разрезаемый лишь одной масленой лампой, подрагивающей неярким, трепещущим огоньком; она стояла на небольшом столе, над которым в кирпичную стену было вмонтировано миниатюрное зеркальце, и не было больше ничего, хоть отдаленно напоминающего человеческое пристанище. По всей видимости, к этому моменту прошло уже достаточно много времени с того момента, как ее пытали в отдаленном бандитском логове, что можно было судить по возвращавшимся к ней ощущениям нестерпимой боли, несколько утраченным во время жестоких и безжалостных пыток; все ее тело ныло и трепетало, словно по нему одновременно выпустили миллионы крошечных мини-иголок, которые не оставили не пораженным ни одного миллиметра кожи, глубоко вонзившись и надежно закрепившись по всему объему мышечной массы. Девушка почувствовала, что лежит на чем-то плоском и твердом, и попробовала немного пошевелиться; острая боль, пронзившая ее лодыжки с запястьями, позволила сделать сам собой напрашивающийся и окончательный вывод, что она надежно привязана к какому-то вмонтированному в основание пола предмету, который от ее движений даже не двинулся, а лишь «отдался» какой-то, словно пробежавшей по нему за одно мгновение, дрожью. Невольно ей пришлось повернуть свое белокурую голову в сторону, противоположную испускающей тусклое свечение лампе, и она тут же разразилась пронзительным, наполненным ужасом, криком.
Нетрудно догадаться, что ее взору предстали уже знакомые колья, вмонтированные в половое покрытие, на верхних окончаниях которых были нанизаны полу-обглоданные опарышами головы, некогда принадлежавшие молодым и красивым девушкам, где ближе всех располагалась еще одна, свежая, очень напоминающая Копылина. Поддавшись наполнившему ее душу чувству невероятного трепета, Наташа отвернулась от представившегося ей кошмара и направила свой испуганный взор в противоположную сторону; она стала отчаянно верещать и дергаться всем своим измученным телом, пытаясь освободиться от сковавших ее пут, совершенно не обращая внимания на боль и причиняемые при этом страдания.
На ее пронзительный вскрик и сумасшедшее буйство, у стены, располагавшейся напротив того края, где трепыхались сейчас ее ноги, произошло какое-то движение, после чего медленно стала вырастать просто фантастическая по своим размерам фигура, казавшаяся в этом замкнутом пространстве просто огромной и занимавшая значительную часть пространства, и так небольшого и, в то же время, невзрачного. Наконец, он выпрямился во весь свой массивный рост, предоставив пленнице возможность лицезреть кишащую противными опарышами омерзительную физиономию и плотно окутавшую всю остальную часть тела змеиную кожу, из всех признаков искусственного происхождения имевшую в районе груди только черную молнию, тянувшуюся от паха и до самого подбородка; в какой бы Елисеева не находилась истерике, но подобное явление вызвало у нее невероятное чувство панического кошмара, спазмом сдавившее ее горло и не позволившее пронзительным крикам и дальше вырываться наружу – невероятным ледяным холодом сковало все ее мышцы, заставив мгновенно замереть на месте и воочию лицезреть будоражившее все последнее время ее подсознание невероятно жуткое зрелище.
Между тем незнакомец приблизился к пришедшей в себя жертве и, не проявляя видимого интереса, неподвижно замер возле хирургического стола, к которому она сейчас была прочно привязана. Непрекращающееся на его лице шевеление не позволяло разглядеть общие очертания, создавая впечатление ровной поверхности, но только наполненной неприятной живностью, где, единственное, выпирал бугорок носа и еле виднелась прорезь узких белесого цвета губ; вероятно, этот человек предпочитал ненужным словам реальное дело; это впечатление подтверждалось еще и его глазами, залитыми красной краской вокруг однотонных черных зрачков и не выражавших притом совсем никаких чувств и эмоций; зрелище представлялось действительно просто неописуемым, и Наташа взирала на это человекоподобное существо, больше напоминавшее мутировавшего человека-монстра, наполнив свои невероятно красивые изумрудные глазки неописуемым страхом и нескончаемым ужасом, ведь хотя ее мозг и поддался всеобъемлющей панике, но все же где-то в глубине своей души она ясно себе представляла, что дождаться от этого чудища пощады – без сомнения, это вряд ли получиться; лишним же подтверждением таким выводам были отвратительные человеческие головы, изъеденные мерзкими белыми червяками и располагавшиеся от нее с правого боку.