Никому, ни единой живой душе (даже священнику на исповеди) она не призналась, что произошло в ту ночь, когда Ральф снова разбудил и перепугал ее диким, нечеловеческим криком. А потом, с немалым трудом успокоившись и снова погрузившись в глубокий сон, внезапно произнес несколько бессвязных фраз, после которых ей все стало понятно…
Потому что она отчетливо разобрала слова: «Ваше сиятельство», «Пощадите ее», «Не надо» и «Уберите кинжал, сжальтесь!».
Никакие разбойники не вламывались в охотничий домик. Все, что там произошло, сделали два человека: сам граф и ее муж.
До утра она не смогла сомкнуть глаз, беззвучно шепча молитвы. Ужасная новость буквально раздавила ее, но все же не настолько, чтобы лишить здравомыслия. И Майя дала себе клятву держать рот на замке, ведь если мужу станет известно, что она узнала правду, ее участь будет очень незавидной.
Конечно, Ральф любит ее, но у него нет секретов от графа. А Хольг вряд ли пощадит женщину, узнавшую его страшную тайну. Уж если он не пощадил даже ту, которая была смыслом его жизни…
Ох эти мужчины! Мнят себя самыми умными, а не в состоянии увидеть и почувствовать то, что без труда бросится в глаза любой женщине. Ее Ральф тоже долго отказывался поверить, что графиня наставляет рога своему господину и повелителю. Когда она в первый раз завела об этом разговор, муж прикрикнул на нее, приказав выбросить из головы глупости, подобающие разве что рыночной торговке или крестьянке, но никак не жене графского дворецкого. А потом еще хуже: бессовестно намекнул, что в ней, Майе, говорит обыкновенная бабская зависть к ослепительной молодой красавице.
– Небось, тайком влюблена в его сиятельство, вот и бесишься, что его сердце занято! – со снисходительной улыбкой заявил он, не подозревая, как был близок к тому, чтобы получить по голове каким-нибудь увесистым предметом.
Только богам известно, чего ей стоило равнодушно пожать плечами: мол, не веришь – так не верь, твое дело. И нельзя было даже вволю нареветься в спальне, когда он ушел, – пришлось спрятать лицо в подушку и изо всех сил сдерживать рыдания, чтобы не услышали дети.
Граф Хольг был кумиром тысяч женщин Империи, готовых на все, лишь бы обратить на себя его внимание, и законная супруга его дворецкого также входила в их число. Элементарная логика должна была подсказать Майе, что ее безумные мечты так и останутся мечтами, что их разделяет пропасть невероятной ширины и глубины, что она и в молодости-то не могла похвастаться красотой и стройностью, а теперь, после долгих лет замужества и двух родов… Но где и когда, скажите на милость, страстно влюбленная женщина прибегала к логике?!
Разительный контраст между нею и молодой хозяйкой ранил ее в самое сердце. С маниакальным упорством Майя пыталась найти во внешности графини хоть какой-то изъян, но все было тщетно. А хуже всего было то, что граф даже не пытался скрыть своего обожания, бросая к ногам жены все новые и новые дары, ставшие особенно щедрыми после рождения сына. Он был пьян от любви и счастлив – беспредельно, безмерно. Взгляд же любящих и молящих глаз Майи встречал с вежливым равнодушием.
Ей оставалось только принимать ласки мужа, крепко зажмурившись и представляя, будто она в объятиях Хольга…
Ральф, не подозревая об этом, относился с нескрываемым уважением к целомудренной застенчивости своей супруги, успевшей родить ему двух детей, и считал, что ему очень повезло. С такой женой можно не волноваться за свою честь! Если бы еще ей в голову не приходили совершенно нелепые, абсурдные подозрения… Впрочем, у любого человека есть недостатки, а у женщины – тем более. Надо быть снисходительным. Но предупредить, чтобы держала язык за зубами, нужно непременно.
– Учти: если до графа дойдет, что ты болтаешь про его жену, – быть беде! – строго сказал дворецкий Майе после того, как она в очередной раз дала волю своим фантазиям, уверяя, будто это «настолько бросается в глаза, что не заметят только слепые». – Из-за твоего длинного языка мы можем лишиться всего, это-то ты понимаешь?!
– Но я никому, ни единой душе, ни полслова… Только тебе!
– Слава богам и всем святым, хоть на это у тебя хватило ума! – с иронией и нескрываемым облегчением воскликнул муж. – Может, ты еще узнала, с кем графиня изменяет его сиятельству?
– А чего тут узнавать-то?! – рассердилась Майя. – У них на лицах все написано, как на пергаменте!
Услышав имя прелюбодея, Ральф на мгновение остолбенел, выпучив глаза. А потом, согнувшись и обхватив руками трясущийся живот, даже не заплакал – просто зарыдал от хохота.
– Тоже мне, нашла любовника для графини! С такой прыщавой рожей! – простонал дворецкий, кое-как придя в себя и вытирая платком слезы.
– Рожа в этом деле не главное! – разозлившись по-настоящему, фыркнула Майя и хлопнула дверью спальни.