Манящая корона

«Только бы не рассмеяться! Только не усмехнуться… О боги, пошлите выдержку…»

– О каком благодеянии… Нет, сначала встаньте! Сию же минуту… сию секунду!

Граф выпрямился, по-прежнему не сводя взгляда с Ригуна.

Правитель невольно поежился, ощутив нервный озноб. Он был растерян, испуган и решительно ничего не понимал.

– О каком благодеянии вы говорите, граф? И что означает ваше странное… ну, словом… – Правитель снова замялся, пытаясь подобрать подходящее выражение.

– Ради всех святых, прошу извинить мою пылкость, чрезмерную и непозволительную в присутствии вашей особы… Но я просто не смог сдержаться! Да и кто смог бы на моем месте?! Я обязан своим счастьем вам, пресветлый Правитель! И конечно же, вашей супруге, которой я покорнейше прошу передать мою самую горячую благодарность.

– Подождите, подождите… – забормотал окончательно сбитый с толку Ригун, но Хольг, даже не дослушав его, продолжил:

– Лучшие лекари Кольруда оказались бессильными. Молитвы моего нового духовника, отца Нора, ни к чему не привели. Мой сын умирал, понимаете, умирал у меня на глазах! И внезапно ожил! Врачи ничего не могли понять, они в один голос твердили: это самое настоящее чудо. Я тоже думал, что это чудо… А теперь все стало ясно! Оказывается, боги услышали ваши молитвы, пресветлый Правитель! Вы спасли моего мальчика!

– Но позвольте… – Ригун растерянно смотрел на графа, словно старался угадать, кто из них двоих повредился в уме. – Ведь всему городу известно, что именно ваш новый сотник…

– Ах, мой честный, преданный Гумар! – со снисходительно-доброй улыбкой воскликнул граф. – Он сделал все что мог и даже больше того. И я щедро его вознагражу. Но разве старания простолюдина, даже самого верного и усердного, можно приравнять к вашим искренним молитвам, пресветлый Правитель? Боги прислушались к вам и сохранили жизнь моему ребенку!

И, не давая Ригуну опомниться, Хольг нанес завершающий удар:

– Только неблагодарный негодяй посмел бы усомниться в этом, а у нас в роду, хвала всем святым, таких никогда не было! Теперь я ваш вечный должник, пресветлый Правитель. Распоряжайтесь мной как угодно, приказывайте, я все для вас готов сделать! Повторяю: все!

Взгляд графа, устремленный на Правителя, лучился беспредельной, идущей от чистого сердца любовью и преданностью – не зря он часами до боли в глазах упражнялся перед зеркалом в запертом кабинете, добиваясь нужного эффекта.

«Ну же, не тяни, приказывай! Или попроси, если приказать духу не хватит…»

* * *

Монк, утерев рот полотняной салфеткой и привычным жестом подкрутив кончики усов, посмотрел на раздавленного, уничтоженного стражника со снисходительно-брезгливой жалостью:

– Или уж простить тебя, в самом деле? – задумчиво протянул он. – Была охота руки марать о всякую падаль…

– П-простите в-великодушно, г-г-госп-подин с-сотник! – у перепуганного мерзавца даже застучали зубы. – П-простите, не п-п-пожалеете! От-т-тслужу, иск-куплю в-вину! Все д-для в-в-вас с-сделаю…

– Ишь, как запел-то! Обещать вы все горазды, а потом за медный ронг готовы удавиться… Ладно, посмотрю, на что ты годен! Для начала сделаешь так: когда хозяйка подойдет за деньгами, скажи, что все выдумал про меня и про Вейлу. Сам, мол, не знаю, что за моча в башку ударила… Пошутить решил, а ума-то не хватает, вот и намолол всякую чепуху. Господин сотник, мол, добрейший человек, пальцем никого не трогал, хоть рука у него тяжелая. Ну, а если и прикрикивал когда, не сдержавшись, так по-отечески, дело-то житейское… Ясно?!

– Яс-с-сссно-о-оооо…. – зубы стражника начали стучать с удвоенной силой и частотой.

Бывший сотник запоздало сообразил, что переусердствовал с местью: молодой негодяй испугался гораздо сильнее, чем следовало, оказавшись на грани полного умопомрачения. Не хватало еще, чтобы в самый ответственный момент у него отключились последние мозги!

– Да перестань трястись, придурок! – встревожился Монк. – Успокойся!

– С…Слуш-ш-шаюс-с-сссь…

– Ох, чтоб тебя… Нашел время зубами клацать! А ну, прекрати, живо! И запомни – как подмигну, начинай говорить: перепутал, пошутил, в голову ударило, сам не помню, что молол… Да постарайся, чтобы хозяйка поверила, а то я тебя, сукина сына! Ох, вот и она идет, легка на помине! Сядь прямо и улыбайся! Улыбайся, болван, кому говорю!

* * *

Манеры у «злодея и изверга рода человеческого» оказались, против ожидания, очень даже приятными, и Майя с затаенным торжеством взглянула на мужа.