Этих – приковали. Много лет назад, еще в годы правления деда нынешнего Лемана. И к тому же дед не удовольствовался ни заверениями святых отцов, что серебро в определенных пропорциях лишает проклятых магов способностей к проведению ритуалов, ни клятвами алхимиков, что в сплав, из которого изготовили ошейники, было добавлено как раз то самое, точно рассчитанное количество серебра… Он принял дополнительные меры предосторожности.
Ведь всем известно, что любому магу для боевых заклинаний нужны обе руки. Правда, архимаг с грехом пополам может обойтись и одной, но только в ритуалах до третьего уровня включительно. Боевая же магия начиналась с четвертого.
Леман, еще раз понюхав платочек, злорадно оглядел грязные культи, торчащие из рваных рукавов. Оба мага были правшами, вот правые кисти им и отсекли. В качестве дополнительного наказания. И не потому, что дед так уж жалел бессчетное количество простого народа, погибшего во времена Великой Смуты (хотя и его владения изрядно обезлюдели, а это уже был прямой убыток!). И не из-за сожженных городов и сел. А из-за того, что множество раз испытывал панический страх, сопряженный с противным и невероятно унизительным чувством собственного бессилия. Он, владыка целой провинции, повелитель над жизнью и смертью низших сословий, один из первых богачей Империи, мог быть в любой момент уничтожен, как самый последний простолюдин!..
Вот этого простить было нельзя. Никогда, ни при каких обстоятельствах. И расплата была страшной.
«Во всяком случае, вы, подлецы, сохранили свои жизни… Хотя, клянусь всеми святыми, едва ли этому рады!»
– Что-то вы плохо выглядите, – усмехнувшись, произнес повелитель Коунта. – Неужели вам дают мало еды? Или она скверная? Если так, пожалуйтесь, я ведь могу это исправить в мгновение ока…
– Господин граф… – начал было один из узников, возраст которого определять на глаз было бессмысленно. Тем более когда речь шла о маге.
– Называй меня как положено: «Ваше сиятельство»! – недовольным голосом перебил его Леман. – «Господин граф» – так ко мне может обратиться только равный по титулу. В крайнем случае барон, но только если он член Тайного Совета или имеет особые заслуги перед Империей. А ты, жалкий, грязный червяк, не имеешь права равнять себя со мною!
Маг медленно покачал головой, тряся спутанными космами.
– Хоть я и низведен до положения червяка, но какое-то самоуважение у меня осталось. Так что или я буду обращаться к вам, как обратился, или не буду разговаривать вообще.
Даже в густом сумраке подвальной камеры, скупо освещенной факелами, Леман заметил, как в глазах второго узника мелькнул панический, животный испуг.
– Брат Хинес, что вы такое говорите… Ваше сиятельство! Ваше сиятельство, умоляю, не гневайтесь: у моего несчастного собрата, видимо, помутился рассудок!
Граф медленно досчитал про себя до пяти, перебарывая вспышку ярости. Истинно великий человек никогда не идет на поводу у инстинктов, никогда не принимает решение второпях, – это тоже внушал ему отец. Тем более что эти негодяи нужны ему. Очень нужны… Во всяком случае, пока. А вот потом, когда необходимости в них больше не будет…
Он перевел взгляд на второго мага, неторопливо осмотрел его с ног до головы, постаравшись, чтобы этот кишащий вшами кусок грязи в полной мере прочувствовал, как мерзко и убого выглядит со стороны и какую тошноту вызывает.
– Разве я разрешал тебе говорить, ничтожество?
Голос Лемана звучал тихо, почти ласково, на лицо наползла добрая улыбка, но глаза источали леденящий, стальной холод.
– Н-н-нетт, ваш-шее сият-тельств-воо… – у мага застучали зубы. Те, которые еще не сгнили и не выпали, раскрошившись.
– Тогда почему ты осмелился открыть свою поганую пасть?
– П-прост-тит-тее…
С видом человека, дивящегося собственному безграничному великодушию, Леман кивнул головой (всколыхнулись толстые, нависшие над нижней челюстью щеки).
– Прощаю, так и быть! А вот что делать с тобой, подумаю… – граф перевел взгляд на Хинеса.
– Что хотите, то и делайте. Может, мучениям настанет конец… Все равно это не жизнь.
Леман презрительно усмехнулся, и Хинес, словно подстегнутый этим, вдруг рванувшись к графу, насколько позволила цепь, заговорил с силой и яростью:
– Мы виноваты, не спорю! Чудовищно виноваты! Если бы вы знали, сколько раз я успел проклясть себя за то опрометчивое решение! Какое горе принесла Империи наша глупость, наша непомерная спесь! Но неужели можно так обращаться с живыми людьми, пусть даже страшно виноватыми?! Зачем вашему деду надо было спасать нас, превратив в калек?! Выдал бы ищейкам Норманна, и дело с концом! Зачем ваш отец продолжал держать нас здесь, в этом вонючем каменном мешке? Зачем держите вы? Неужели сами не понимаете, как это мерзко, как подло, как… – Хинес, переведя дух, пытался найти подходящее по крепости слово, и не смог. – Да, мы тысячу раз заслужили смерть! Ну так убейте нас или казните по любому обвинению, но заставлять людей гнить заживо… Неужели вы не боитесь богов?! Совсем не боитесь?