Манящая корона

Собственно говоря, в доспехах не было особой нужды: граф вовсе не собирался лично вступать в схватку с разбойниками, отщепенцами и отбросами общества. Это не господское дело, любой потомственный дворянин опозорил бы и себя, и свое родовое имя, скрестив меч с подобными прохвостами. На то есть стражники, но и у них, благодаря его плану, дело не дойдет до рукопашной. Хольг надел панцирь только из разумной предосторожности, на тот случай, если у кого-то из разбойников окажется метательное оружие: праща, лук или арбалет.

Послышались легкие, осторожные шаги: к графу приблизился новый сотник.

– Все сделано, как я приказал? – спросил Хольг.

– Все, ваше сиятельство.

– Арбалетчики и лучники?

– Заняли позиции, ваше сиятельство.

– И на вышке тоже?

– Конечно, ваше сиятельство. Там, правда, места почти не осталось, из-за тех двух, ну да ничего, потерпят…

– Вы их предупредили, чтобы лежали тихо, как мыши?

– Предупредил, ваше сиятельство.

– Ну, что же… О боги, поскорее бы все закончилось!

Гумар, почуяв возбужденное волнение господина, тихо сказал:

– Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство. Придут, окаянные, никуда не денутся! Сердцем чую, что придут. Дожидаются, чтобы порошок подействовал наверняка.

– Как мой сын? – таким же тихим голосом спросил Хольг.

– Спит, ваше сиятельство. Ваш секретарь сидит у его изголовья.

Граф усмехнулся, вспомнив веселую сцену, разыгравшуюся несколько часов назад.

Секретарь Робер безумно любил рыцарские романы, поглощая их в неимоверных количествах, поэтому порой не в силах был отличить житейскую реальность от книжной фантазии. Слушая графа, бедняга отчего-то решил, что господин намерен лично сойтись в поединке с главарем шайки злодеев, дерзнувшей посягнуть на усадьбу, а ему, Роберу, отведет почетную роль второго участника: должен же быть у разбойничьего вожака свой собственный секретарь, или, в крайнем случае, помощник! Бледный трясущийся человечек чуть ли не на коленях умолял освободить его от столь высокой чести, поскольку он никогда не держал в руках никакого оружия, кроме ножичка для очинки перьев, да к тому же миролюбив и с детства не выносит вида крови. Хольг сначала нахмурился, не сразу поняв, в чем причина странного поведения секретаря, а потом, разобравшись, смеялся до слез и заверил, что вовсе не хочет подвергать Робера такому суровому испытанию, для него есть задание по силам.

Само собой, мальчика не станут будить. Зрелище, которое разыграется во дворе усадьбы, не для детских глаз…

Ночную тишину нарушал только храп мертвецки пьяных слуг, хоть и приглушенный изрядным расстоянием, но звучащий вполне разборчиво. Больше не раздавалось никаких посторонних звуков: не было слышно ни шороха, ни лязга оружия, ни самого тихого разговора.

Издалека снова донесся протяжный, чуть слышный крик караульного стражника: «Спите спокойно, добрые люди, ваш сон охраняют!» Четыре часа пополуночи.

И почти сразу же от ворот донесся негромкий свист.

* * *

Вход в усадьбу открывался медленно, словно с неохотой. Хорошо смазанные петли почти не скрипели, но все-таки он инстинктивно напрягся, ожидая резкого окрика с караульной вышки. Точь-в-точь как пару минут назад, когда его люди резали проволочное заграждение.

И снова окрика не последовало. Вместо него продолжал звучать благословенный двухголосый храп.

Этим стражникам повезло: они ничего не узнают и не почувствуют. Смерть во сне – божья милость.

И другим стражникам тоже повезло. Всем, кроме того чернобородого… Может, все-таки шепнуть на ухо Одноглазому, чтобы и его тоже прирезали, будто бы впопыхах, в темноте… Конечно, Малютка будет вне себя от бешенства, но не всегда же ей потакать!

Впрочем, это немного подождет, сейчас надо решить самый неотложный вопрос…

Трюкач, распахнув тяжелые створки, вышел им навстречу.

– Где вас демоны носили, ребята? – ухмыляясь, веселым, звенящим от нервного напряжения шепотом спросил он. – Уж думал, не придете!

Разбойники хорошо помнили строжайший приказ о соблюдении тишины, но сдержаться было просто немыслимо. К счастью, все обошлось нестройным и довольно тихим гулом, в котором смешались самые разные чувства: от радостного одобрения до обожания, граничащего с религиозным экстазом.

Восторженно завизжала (слава богам, вполголоса) даже Малютка. И Барон сразу загасил слабенький, едва заметный огонек сомнения и жалости, снова затеплившийся в груди.

Трюкач сыграл свою роль и теперь должен уйти со сцены. В стае может быть только один вожак. И его самка должна принадлежать только ему – и на деле, и в мыслях. Иначе это не стая.

Сердитым шепотом он потребовал порядка, дождался тишины и приказал, сопроводив свою команду повелительным жестом:

– Начинайте!

Три десятка людей, сорвавшись с места, устремились в проход. Трюкач почему-то задержался рядом с ним, но это было только к лучшему…

– А ты чего ждешь? – с притворной строгостью прошипел Барон Малютке.

Она удивленно взглянула на него, но не споря последовала за другими.

– Ну, вот… – вздохнул Барон, когда последний бегущий миновал его и у ворот остались только они с Трюкачом. – Прости!