– И потом, она тощая как скелет, все ребра наружу… Чтобы соблазниться такой плотью, надо быть или редкостным дураком, или извращенцем! Вы, к счастью, ни тот ни другой! Хватит упрямиться, помогайте! – вконец рассердилась служанка.
– О святые угодники! Ну, хорошо, хорошо…
Кубки снова сдвинулись с тонким хрустальным перезвоном.
– За будущего Наместника!
– Ваше здоровье, господин посол!
– Кстати, дорогой господин Борк, за несколько лет, что я провел… в Империи, – слегка улыбнувшись, произнес эсан, – меня все время занимал вопрос: как вы ухитряетесь обходиться одним-единственным именем? С высшей знатью понятно: их всего-то несколько десятков человек. Но остальные?!
– Клянусь всеми святыми, никогда не задумывался, – пожал плечами брюнет, пребывавший в благодушном настроении после нескольких порций своего любимого напитка. – Вот я – Борк, и никакого другого имени мне не надо.
– Да-да, конечно… И все-таки странно. Как определить, к какому роду или семейству относится человек? Мое имя – Геро, и моего отца звали Геро, и деда, и прадеда… Это вовсе не обязательно, просто у нас такая семейная традиция. Но у меня есть и родовое прозвище, или, как любят выражаться ученые мужи, фамилия, – Деспас. И у каждого жителя Эсаны, будь он родовитым дворянином или последним бедняком, тоже есть фамилия.
– А у короля? – поинтересовался глава Четвертого Семейства.
– Безусловно! Полное имя его величества, да хранит его всемогущий Маррнок и пошлет долгую жизнь, – Торвальд Карнсен.
– Ну, в каждой стране свои порядки, – кивнул Борк.
– Само собой, но, согласитесь, ваши порядки сопряжены с немалыми сложностями. Вот, к примеру, Правители могут выбирать своим первенцам какие угодно имена, а высшее дворянство – нет. Старший сын графа или барона обязан носить то же имя, что и отец. Почему? Какой в этом смысл?
– Не знаю, господин посол, так исстари повелось… Кстати, надеюсь, ваш король не будет вводить вторые имена и прочие штуковины, которых в Империи отроду не было?
Геро Деспас решительно покачал головой:
– Не волнуйтесь, его величество очень рассудительный человек и не захочет безо всякой нужды беспокоить своих новых подданных.
Борк продолжал улыбаться, но глаза его внезапно посуровели.
– Я вот что скажу, господин посол, уж не взыщите за прямоту. Даже если бы народ и не захотел – со вторым-то именем он худо-бедно смирился бы. Может, поворчал бы немного, пошумел да и успокоился. Не то это дело, чтобы из-за него бучу поднимать. А вот если, упаси боги, он захочет нашу веру переменить да заставит кланяться этому вашему Маррноку…
– Это исключено. Слухи о том, будто бы наш король фанатично нетерпим в вопросах религии, абсолютно ложны, их злокозненно распространяют враги моей страны. Да, его величество ревностно придерживается веры предков, но вам будет предоставлена полная свобода – молитесь своим богам, исполняйте все обряды, на здоровье! Конечно, нельзя исключить того, что некоторые жители Ве… Империи, – с чуть заметным напряжением подчеркнул посол, – захотят поменять веру, но это будет их собственный выбор.
– Что же, прекрасно… И все-таки, господин посол, вы сами понимаете, чем я рискую, поэтому не сочтите за обиду, поклянитесь именем вашего бога.
– Вы… не доверяете мне? Отпрыску одного из самых древних и славных родов Эсаны?
– Доверяю, господин посол. Но, знаете ли, у нас есть пословица: «Береженых и боги берегут, а не береженых тюремщики стерегут». Уж не взыщите, поклянитесь!
С видом человека, не способного держать зла на ближнего своего, даже если тот допустил вопиющую бестактность, посол извлек левой рукой из-за пазухи золотого Маррнока и, подняв раскрытую правую ладонь к потолку, торжественно провозгласил:
– Именем верховного бога нашего, который видит и слышит меня, памятью предков и честью своей клянусь, что все слова и обещания, сказанные и данные мною будущему Наместнику Империи, в обществе которого я имею честь находиться, – истинная правда. А если я лгу, да постигнет меня тяжкое возмездие и в земной жизни, и в вечной!
Спрятав обратно изображение крылатого чудовища, он сухо спросил:
– Удовлетворила вас моя клятва, господин Борк?
– Конечно! – расплылся в улыбке глава Четвертого Семейства. – Прошу прощения, но это было необходимо. Теперь я спокоен.
Олень понимал, что обречен, но из последних сил упрямо цеплялся за жизнь. Инстинкт самосохранения влек его к хорошо знакомому лесному озерцу с крохотным островком посередине. Если бы удалось прыгнуть в воду и доплыть до него…
Из пересохшего горла вырывался клокочущий, хриплый сип. Потемневшие от пота бока вздымались и опадали, точно кузнечный мех, с губ слетали хлопья кровавой пены, сердце только чудом еще не лопнуло. Много раз мелькала мысль: все напрасно, лучше упасть в прохладный мох, закрыв глаза, чтобы не видеть ни оскаленных собачьих пастей, ни человека, который нанесет ему последний удар.
Но она сразу же исчезала, и трясущиеся от страшного перенапряжения ноги все еще продолжали нести его вперед, к мелькнувшей за деревьями голубой глади озерца. Стая гончих неслась по пятам.