Мания. Книга вторая. Мафия

Куимов отник от того, что читал, потому что исчах душой. Это невозможно воспринимать в больших количествах. Потому что наша история – это яд. Цианистый калий бытия. Пространственно пребывающий во время всяческих междоусобных событий. Трудно пережить истину. Но еще труднее недожить то, что отпущено Богом. Недожить потому, что азарт власти у тех, кто до нее дорвался, обязательно ввергнет тебя в свои пагубные собственные игры.

У соседей взрыднул петух. Значит уже утро. А ни строчки. Только до конца не оформившаяся блажь.

Глава пятая

1

Ощущение, что слабнет власть, Ельцин пережил еще в Свердловске. Когда до собственных политических игр было далеко, но на него уже падала задача подвскинуться душой и быть ко всему готовым и упертым.

Горбачев, как едок, у которого сроду остаются недоедки, уже раздражал. Потому как ревность к чинушам из ЦК всегда жила в первых секретарях областей и республик. Вот там какой-то инструкторишка начинает командовать над тем, кто тут успешно богат уже много лет и, кажется, любим до потери сознания.

Поэтому предисторизм тому, что потом пошло свершаться, был. Но элементарных разборок того, как все пойдет дальше в столице, еще не было.

Но одно в ту пору еще насторожило. К нему сразу же прихлынули те люди, кому ранее коллективная жизнь не была свойственна. Они, как червяки, тихо паразитировали в одиночку, твердо веруя в женское начало бытия.

И вот первая комическая деталь. Оказывается, автобиография познания невозможна без психологической основы философского продления той сути, которую еще невозможно до конца уловить.

В народе это зовется «мутная вода», в которой потом пытаются ловить, в том числе и золотую, рыбку.

Ельцин же сам не мог психологически развернуть в душе слагаемые легенды, что, как в свое время сибирские полки спасли Россию от порабощения, так и сейчас втемяшенные в неизбежную систему руководители переведут в нужную колею невостребованную реальную жизнь.

Вне общественных мотивировок стояло только одно – это зависть.

Недаром она у христиан считается одним из главных смертных грехов. Но именно зависть стала той консультирующей организацией, которая подтолкнула сознание не противиться тому, что неизбежно должно случиться или произойти.

Просто и огорчительно поболеешь душой, ежели ошибешься в исчислении потребительских свойств машины, а каково, когда все подобное ляжет на собственную судьбу? Территориальные материальные претензии из Москвы понимались не всегда так, как хотелось. Но технические кредиты поступали, социальное обустройство шло. А наверху вроде бы даже не замечали, как она проистекает, эта беспощадная логика событий.

Один психолог, который постоянно и настойчиво пытался последнее время подтереться к нему поближе, уверял, что вместо той боковушки, что у него есть за кабинетом и где в холодильничке есть все, что нужно одичавшей от политического бескультурья душе, надо сделать комнату индивидуального внимания. И именно там снимать всяческие стрессы, которые порождают материальная тяжесть и событийные неурядицы.

Он же внушал ему, что всякие здравомыслящие люди ищут партнеров, потому и ему не грех задуматься: а кто же рядом предписан для особой миссии?

Бытовое сознание редко поднимается над тем, что отдалено пусть и ближним, но горизонтом. Ведь проще всего для удовлетворения любопытства – хату поломать, а потом покопаться в ее чреве, продолжая считать себя униженным долгим ожиданием вот этой самой слюнявой радости.

Горбачев утверждает, что «процесс пошел». Но участники этого процесса, как команда матросов, которая перепилась накануне, угорают от тягот реальности.

Потому мудрая поучительность и тут не помешает.

И именно тот психолог ему сказал, что кем-то из великих изречено: «Обладание властью ведет через деморализацию общества». Пока, как и всякий элемент оболванивания, это ему больше чем непонятно. Как и любая ломка уже сложившейся психологии.

Он еще думал жить по законам земли. Хотя отлично знал, что в Москве ждет его та самая парадоксальная картина, когда истинный специалист – не важно каких кровей – не вызовет там восхищения. Оценивается только способность к взаимодействию.

Но знаменитый некоторыми – без подсказки добытыми – элементами бузотерства, часто не признающий правила игры он несомненно впишется во власть клеветы, где мерой доверия является иудино предательство.

Знал он и то, что в Москве удивительно решают проблемы. Если где это исполнено парадоксов, так это в столице. Марксистская критика отзвучала тут последний раз на похоронах Ленина. А потом все было обращено в некую смеховую партию, где единственным критерием уцелеть был остроумный, вовремя рассказанный анекдот.

Как в свое время Ильич ждал созревания революционной ситуации, так и перебравшийся в Белокаменную Ельцин кротко наблюдал, с чего же начнется демонтаж властных структур.