Мао Цзэдун

Уже через два месяца Мао изменил взгляды на противоположные. Партия, заявил он, должна либо коренным образом пересмотреть свою политику, либо просто уйти со сцены:

«В самое ближайшее время в центральных, северных и южных провинциях Китая поднимутся на борьбу сотни миллионов крестьян, и натиск их будет столь стремительным, что противостоять ему не сможет ни одна. сила. На пути к свободе они сметут все преграды и отправят в могилу империалистов, помещиков и продажное чиновничество. Они проверят на прочность наши революционные партии, чтобы принять их или отвергнуть. Пойдут ли они за нами? Позволят ли нам плестись в хвосте? Или окажутся против? Пока еще у нас есть возможность выбора — но с ним нельзя медлить».

Эти слова звучат как откровение. Столь разительная смена позиции произошла в результате месячной поездки по сельским уездам Хунани, которую Мао совершил в январе — феврале 1927 года. По возвращении он доложил Центральному Комитету, что «реальная картина крестьянского движения абсолютно не похожа на то, о чем говорят в Ханькоу или Чанша». Представленный партии «Отчет о крестьянском движении в Хунани» — более 20 тысяч слов! — стал блестящим образчиком игры ума человека, скрупулезно проанализировавшего огромные объемы информации. «Я собирал факты на встречах с самыми авторитетными селянами и нашими коллегами из крестьянского движения. Я очень внимательно слушал и получил массу материалов».

Движение, по рассказам собеседников Мао, прошло две стадии развития. С января по сентябрь 1926 года крестьянские ассоциации только создавались, сначала нелегально, затем, после Северного похода, уже открыто. В октябре крестьяне повсеместно приступили к активным действиям. Если в конце лета количество членов ассоциаций не превышало четырехсот тысяч, то к концу года оно выросло до двух миллионов. В центральных районах Хунани старые феодальные порядки рухнули:

«Выступления были главным образом направлены против местных богатеев и не признававших никаких законов помещиков, однако вместе с тем крестьяне выражали резкое возмущение всеми патриархальными институтами. Выступления часто носили стихийный характер: те, кто подчинялся крестьянским массам, выживали, кто был против — погибал. Привилегии, которыми крупные землевладельцы пользовались на протяжении сотен лет, навсегда ушли в прошлое. В деревнях ассоциации стали единственной реальной властью, решавшей все вопросы крестьянской жизни — вплоть до супружеских ссор. Священными считались даже ветры, пускаемые членом ассоциации…»

В спорах с теми, кто обвинял движение в излишней жестокости и требовал ввести его в цивилизованные рамки, Мао ревностно защищал действия крестьян:

«Суть в том, что широкие массы сельских тружеников расправили наконец плечи, чтобы выполнить свою историческую миссию. И это прекрасно. Бояться совершенно нечего. Что угодно, только не страх. Успех демократической революции на тридцать процентов определяется действиями горожан и военных, а остальные семьдесят принадлежат крестьянству. Да, его борьба не всегда ведется по четким правилам, крестьяне могут ворваться в дом ненавистного помещика, заколоть его свиней и вынести из амбаров все зерно. Они могут даже поваляться на роскошных постелях богатейских дочек. При любой попытке спровоцировать их крестьяне схватят своих притеснителей, наденут им на головы бумажные колпаки с перечислением совершенных грехов и проведут в таком виде по деревням. Да, в каком-то смысле это — террор…

Многие считают, что крестьяне заходят слишком далеко и в стремлении исправить зло не соблюдают границ разумного. При кажущейся своей логичности такая точка зрения абсолютно ошибочна.

Революция — это не приглашение к ужину, не занятия живописью или вышивкой, она не может быть беззаботной и ласковой, сдержанной и справедливой, вежливой и исполненной достоинства. Революция — это взрыв насилия, освобождающий один класс от господства другого. Если крестьяне откажутся от применения грубой прямолинейной силы, то они не свергнут тысячелетнюю власть помещиков. Избыток жестокости им необходим… Собственно говоря, без краткого периода террора в сельской местности нам не обойтись. Для исправления зла нужна решимость переходить границы разумного…»

О том, каким должен быть этот террор, Мао говорил в последнем разделе своего отчета. Видя в свержении власти помещиков основную цель крестьянского движения, он перечислил девять методов ведения победоносной борьбы — от публичного порицания до тюремного заключения и смертной казни: «Расстрел одного местного богатея или помещика громким эхом отзовется по всей стране. Это очень эффективный способ избавиться от феодальных пережитков. Подавить контрреволюцию надежнее всего можно публичной казнью хотя бы одного-двух реакционеров в каждом уезде — ведь они-то, будучи у власти, не моргнув глазом расправлялись с сотнями крестьян. Кто посмеет сейчас утверждать, что угнетенные, поднявшись на борьбу, не могут расстрелять парочку своих притеснителей?»