Марафон нежеланий

А мне больше нечем было заняться. Как-то все постепенно забывали про искусство, без регулярных занятий мы скатывались в бытовую лень. Лина с Лерой развлекались тем, что в шутку пытались соблазнить Лёву на секс втроем. Лёва же испуганно шарахался от них и прятался в домике с утра до ночи (и по ночам иногда тоже), стуча по клавиатуре ноутбука. При нас с Антоном он решался выползать поесть и что-то бормотал про то, что нашел «идеальную концовку для моей Вселенной». Те ребята тоже как-то расслабились, только Тамары не было видно. Лина даже предположила, что она уехала. Но тем же вечером появилась на ужине с ликующим выражением лица:

– Царица Тамара дала обет молчания, устроила голодовку. Может, еще и плоть свою умерщвляет (ой, надеюсь). Типа перформанс. Каждый может зайти к ней и посмотреть. Пойдемте жевать сникерсы перед ней!

Оставалась неделя до окончания нашей смены, но никто особо не говорил о последнем дне: что мы будем делать, как презентовать свои работы, когда нам уезжать. Билеты у всех были куплены на разные числа: Антон вообще должен был улететь еще два месяца назад (он думал, что найдет Аду и вернется), Лера улетала сразу же – днем 1 июля («наверное, всю ночь будем гулять, не давайте мне пить, а то пропущу рейс»), Лёва в ночь с первого на второе (он хотел уехать с Лерой – оставшиеся часы до рейса сидеть в аэропорту), Лина – 3 июля («Меня же не выгонят первого числа? Может, вообще оставят!»), а я – через неделю. На эти даты были самые дешевые билеты. Тогда я еще не думала о возможности остаться, просто хотелось побыть одной за границей. Я как-то не подумала, что дешевле будет купить билеты подороже, чем еще семь дней торчать во Вьетнаме за свой счет. Спросить, можно ли мне остаться еще на семь дней, я не решалась. Я боялась, что опять начнутся унизительные торги. «Когда спросят о дате отъезда, тогда и скажу». Я даже отрепетировала взгляд олененка и печальный вздох: «Ну, если нет, то ладно. Я нашла дешевый хостел в Ханое».

С той ночи в домике Адама, когда мы так нежно сидели вместе, прошло две недели. За это время мы виделись всего два раза – а лично не общались вообще. Он выходил редко. На прошлой неделе решил провести что-то типа «Ритма 10» Марины Абрамович, но был пьян и почти сразу же раскроил себе средний палец правой руки до кости. Пока Венера пыталась забинтовать палец, он орал, что нельзя останавливаться, вопрошал, кто ему доверяет. Лина подбежала и подставила свою руку, но нож уже успел забрать Миша. В итоге он вырвал недозабинтованную руку, пнул столик так, что он улетел в девочек из той группы (Лизе расшибло бровь, а у Тамары остался кровавый синяк на плече), и ушел к себе.

Второй раз мы увидели его вечером. Миша собрал всех на пляже, чтобы почитать свой первый рассказ. (В тот день он, Тимур и Забава с какой-то ненатуральной слащавостью рассказывали о своих первых работах. Не в формате лекций, а так, подсаживаясь то на завтраке, то днем на пляже.) Как-то незаметно к нам спустился Адам и сел между Лерой и Линой. Он ничего не говорил, даже не поднялся на камень. Послушал Мишу, послушал наши комментарии, посмеялся со всеми и ушел к себе.

За неделю до отъезда Антон занервничал. Нет, его не пугало, что он так и не нашел остров (по крайней мере, он не выражал озабоченность на словах). Но было заметно, что он обдумывает что-то. Иногда, уставившись в одну точку, он начинал молотить ногой в нервном тике; в другой раз я увидела его перебирающим вещи в рюкзаке. («Не могу найти», – сказал он. Но что найти, видимо, не придумал и больше не сказал ни слова.)

На мое: «Но что же делать?» – он отвечал:

– Не волнуйся. Если он не поедет к ней на этой неделе, я останусь здесь. Я найду ее.

Когда осталось пять дней, Антон уверенно заявил мне, дежурившей с ним каждую ночь, что сегодня «точно нет».

– Я слышал, что они сегодня с Венерой договаривались на вечер.

Но я-то знала, что Венера вечером обещала прочитать мой итоговый рассказ. Я назвала его «Фантомный папа» – название казалось мне гениальным, даже Антон оценил. А девочки не поняли.

– Фантомный – в смысле, призрачный? – спросила Лера.

– Нет, в смысле, как фантомные боли. Знаешь, когда человеку отрубают ногу, а он все равно чувствует боль, на месте колена, которого уже нет, например.

– Не знаю, мне ничего не отрубали, – хихикнула она, а Лина сказала:

– Если надо объяснять, чтобы поняли название, то оно – плохое.

Без Риты я снова становилась колючей, аутсайдером, хотя нас и осталось всего пятеро. То, что раньше, при Рите, я бы восприняла как часть будничного разговора, просто брошенное замечание, сейчас меня задевало.

Я огрызалась в ответ девочкам, а они, чувствуя, что задевали меня, снова старались уколоть больнее. Не из вредности или ненависти – за все проведенное вместе время у нас были нейтральные отношения, нам нечего было делить. (Конечно, случались мелкие недовольности из-за очереди в душ или когда кто-то из нас терял одолженные Лерой заколки, например. Но творческой ревности не было.) Скорее это получалось из-за природного инстинкта ужалить слабого.