Марафон нежеланий

– Вообще-то нет. Может быть, я подсознательно думала о нас. История пришла мне в голову пару часов назад. Я не знала, о чем написать, а Антон мне подсказал.

– Интересно. Антон, а о чем написал ты?

– Мне со студенческих времен снится одно место. Это комната. Почти пустая: только матрас на полу, несколько томиков Блока и много почти догоревших свечей. Там мрачно и холодно. Я все время кого-то жду, сидя на полу. Но как только я чувствую, что этот человек стоит за дверью, не решаясь войти, я просыпаюсь. Я решил написать письмо тому человеку.

До этого все, что делал и говорил Антон, меня не задевало. Казалось, что он занимается только для вида, чтобы его не трогали, и в свободное время он мог делать что-то свое. А это «свое» оказалось бьющими в солнечное сплетение простыми, искренними фразами. Без пафоса, с редко употребляемыми словами, от которых возникают точные образы, без каких-либо колебаний. Его словосочетания («твоя кожа селенитового оттенка», «блеск драгоценных глаз, как серебряное копытце из твоей любимой сказки») хотелось превратить в украшения и хранить в малахитовой шкатулке.

– Так, значит, ты знаешь, кто должен войти в ту комнату?

– Догадываюсь.

– Антон, расскажи нам.

– Не уверен, что хочу кому-то об этом рассказывать.

– Несчастная любовь, – восхищенно прошептал Адам, подойдя к Антону. Он положил руки ему на плечи и сказал: – Это одна из самых прекрасных вещей на свете. Особенно когда объект по-неземному красив, а субъект трагически талантлив. Это стояло у истоков каждого второго шедевра.

– Ничего такого. Просто первая настоящая влюбленность, которая как-то глупо и неожиданно оборвалась. – Антон сделал шаг назад и скрестил руки на груди. – Ничего поэтического. Обычная проза жизни.

– Тогда почему ты думаешь, что это она?

– После нее я всех отпускаю. А с ней не успел попрощаться.

– Каждая смерть близкого человека – это импульс творить еще усиленнее. Жить ярче и жаднее. – Он похлопал Антона по плечу.

Антон снова шагнул назад и хотел что-то сказать, его глаза блеснули гневом. Но потом выражение лица стало его повседневным, безразличным. Он лишь кротко кивнул.

Глава 14. Эгберт ван дер Пул. «Вид Делфта после взрыва»

Следующий день был обычным, насколько он может быть обычным в «Джунглях». Днем мы рисовали под руководством Венеры и Адама. Вернее, под руководством Адама. Венера, как и мы, ловила каждое движение Адама, каждое его слово. Она кивала и громко смеялась, когда он шутил, – как будто это ее ребенок выступает на утреннике. Поэтому особенно противно было смотреть на то, как он поглаживает ее, сидящую за этюдником, по спине, ведя руку от поясницы вверх по позвоночнику до плеча – тут она всегда наклоняет голову и целует его кисть.

«Как можно злиться на нее!» – говорила я себе.

Ведь я сама от каждого его прикосновения внутри панически трепещу, как уличная птица, залетевшая в комнату. А внешне застываю, как тезка Венеры в Лувре. Ответить на его прикосновения большим, чем застывшее дыхание и сердце, падающее в пропасть, у меня не хватает смелости.

Когда мы успокоились, что никого больше не уберут, на нашу сторону вернулось ленивое южное спокойствие.

Уставшие за день, мы с детским смирением ложились спать после отбоя. Я успела провалиться в сон и, кажется, даже что-то видела, когда Рита робко, но настойчиво начала трясти меня за плечо.

Усыпляющую гармонию шума тропической ночи нарушали звуки гонга. Мы осторожно выглянули из домика и увидели таких же сонных и удивленных Леру с Линой. Домик парней вибрировал от хора храпов. Вдруг в темноте послышались громкие шлепки босых ног по камням дорожки.

Мы замерли, Лера вцепилась обеими руками в руку Лины. Рита тихо ойкнула. Запыхавшиеся, на нашу территорию вбежали Миша и Забава. Миша был в одних трусах, а Забава в длинной белой комбинации – вкупе с зелеными волосами она походила на русалку из древнерусских страшилок, но бесхвостую. С дикими сияющими глазами, сохранившую плавность движений.

Миша пару раз глубоко вдохнул и выдохнул, а потом крикнул:

– Нотр-Дам горит!

Мы переглянулись. Я подумала, что «Нотр-Дам» – это название их храма, мастерской Адама.

В испуганных глазах ребят не было игры. Что-то действительно горело.

Из домика ребят вышел Антон, в майке и шортах, как будто и не ложился.

– Нотр-Дам горит! Быстрее! – крикнул Миша, и они с Забавой пошлепали обратно, на левую сторону.

Мы замешкались – надо одеться, все, кроме Антона, были в футболках и трусах. Даже Лера ночью выглядела как обыкновенная двадцатилетняя девушка, а не дива в средиземноморском отпуске.

Но тут Лина сорвалась с места с криком «Быстрее! Горит!» – и мы все помчались за ней. Только Рита осталась разбудить парней.

В тишине не были слышны крики, не чувствовался запах гари. Это какое-то новое испытание? Мы вбежали на поляну, на которой под навесом находилось место для медитаций. Все сидели там, в растянутых футболках для сна, парни только в трусах. Все смотрели на белое полотно на стене, а Венера в японском кимоно трясущимися руками что-то настраивала на ноутбуке.