Марафон нежеланий

– Я испугалась ответственности. Каждый раз от меня ждали большего. Мне казалось, что каждую строчку рассматривают под самым мощным микроскопом. Мне хотелось творить только по вдохновению, не постоянно. Выдавливать что-то из себя – это не про ту меня. Будничные строчки я обычно даже не перечитывала и тем более не редактировала. Просто быстро записывала в блокнот и убирала в ящик. Иногда я приходила на места со своими граффити, слушала, что говорят. Боже, как они толковали мои слова. Сколько всего обнаруживали, чего я даже не подразумевала. И все ждали, ждали нового… После каждого нового граффити я неделю-две не пользовалась интернетом, чтобы не знать, что говорят. А потом сутками читала отзывы, теории. И думала: фух, в этот раз получилось, они все еще меня любят. Успокаивалась, пока новые строчки не начинали зудеть. Буквально. У меня была нервная чесотка, пока я не напишу слова на стене. Я знала, что наступит день, когда не откликнется. И я, и мои поклонники – мы вырастем. И пока меня не растоптали, я решила выпустить сборник. Разгребла все свои блокноты, надергала самые достойные строчки и отправила в издательство. Там мне сначала не поверили. Пришлось отправить фото, хорошо, что сестра меня сфотографировала в тот первый раз. После него я всегда ходила одна, потому что она критиковала все – от слов до ровности шрифта и выбранной поверхности. Точнее, не ходила, а ездила. Хотелось быть повсюду. После сборника я почувствовала, как с меня спал тот груз ответственности «голоса поколения». Сейчас Лина Винтерс просто сетевой поэт, один из тысячи, никого не цепляет, и никто от нее не ожидает прорыва.

– Почему Ангел Смертин?

– Все просто – Ангелина Смертина. Я же говорила, что мое имя – настоящее.

– И грязные истории, связанные с ним?

– Ну, я подумала, что вы знаете Ангела и можете догадаться по созвучию. Мои одноклассники вот даже о нем не слышали, но это совсем другой контингент. А грязь… В Тюмени под моими строчками про «вены жизни» двое подростков перерезали себе вены, девочка умерла, а парня спасли. Не много ли ответственности для пятнадцатилетней меня? Я сама хотела сброситься с крыши, но наверху мне пришли строчки про «поломанные крылья на ветру», и я решила сначала записать их. А потом… Просто струсила, наверное…

– Почему в нашей стране, особенно оберегающей хрупкую детскую психику, после того случая самоубийства сборник допустили к печати? – Кажется, Антон всегда оставался журналистом.

– Мои родители заплатили семье той девочки. Была всего пара публикаций о совпадении самоубийства с моими строчками. Но ее родители потом все отрицали.

Мы все замолчали. То есть все, что она рассказывала, – правда? Я обвиняла ее в легендаризации биографии, но ведь я сама такая, а она…

Адам поглаживал Лину по спине и уже хотел что-то сказать, как Антон жестко спросил:

– Зачем тебе «Джунгли», если ты не стремишься стать известной поэтессой? Деградируешь, а не развиваешься?

– Я хочу найти баланс. Золотую середину между той вершиной, на которой я была, и тем дном, где я сейчас. Хочу, чтобы люди проще относились к написанному, ценили мимолетность, искреннюю простоту и скорость мысли.

– Предлагаю тебе возродить Ангела Смертина. Если ты выстоишь перед ожиданиями тех выросших подростков, то считай, выйдешь из джунглей живой. Стань голосом того поколения снова. С твоим жизненным опытом тебе и сейчас есть что сказать.