Мария Федоровна

Со временем Мария Федоровна стала чувствовать нерасположение к себе Аликс, ее нежелание лишний раз встречаться с ней. Это обижало императрицу-мать. В письмах близким Мария Федоровна позволяла себе критиковать невестку и ее вкусы. Так, в письме от 2 января 1896 года сыну Георгию она писала: «В первые дни моего приезда сюда я ездила к Ники и Аликс, которых я нашла устраивающими свои новые комнаты в Зимнем дворце. Но увы, почти вся мебель еще отсутствует, и потому пока нельзя судить, какой вид все это будет иметь… И, помимо этого, они возымели неудачную мысль выбрать стиль ампир, который я ненавижу до такой степени, что для меня это просто а-а (в оригинале написано по-русски. — Ю. К.), и я не хотела бы жить там ни за что на свете. Будем надеяться, что все это со временем будет выглядеть лучше, когда все здесь заполнится и устроится. Главное, что это им нравится: Аликс любит этот ужасный ампир, а так как она здесь будет жить, то все делается по ее вкусу, и она очень довольна».

По мнению Марии Федоровны, замкнутость семейного круга Николая и Александры Федоровны, нежелание ее принимать у себя гостей были вредны императорской семье и в первую очередь Николаю II. Вдовствующая императрица, прожившая со своим мужем 28 лет, хорошо понимала, как важно общение со светом, с самым широким кругом людей из различных общественных и деловых кругов. «Я здесь уже три недели, — писала Мария Федоровна сестре в Лондон, — и, по-моему, хорошо, что я приехала, по многим причинам. Ведь, когда мы вместе, можно по-настоящему поговорить и сказать Ники то, что думают другие разумные люди и т. п. К сожалению, по-моему, я слишком глупа, чтобы давать советы и всё такое прочее, зачастую у меня появляется желание обладать хоть толикой мудрости Соломона, чтобы быть в состоянии оказать хоть какую-нибудь помощь или принести хоть какую-нибудь пользу.

И кое-что я за это время добилась, а именно: мы стали приглашать гостей к завтраку и к обеду. Сначала-то мы всегда только своим кругом за столом собирались и не встречали дома ни одной чужой души. И тогда я сказала Аликс, что так жить невозможно и что Ники обязательно нужно встречаться с людьми не только на аудиенциях. Сперва она воспротивилась, поскольку сама мысль о том, чтобы принимать, была ей не по нраву. И она ответила: where shall we find people? (Откуда же мы возьмем гостей?), что, конечно, прозвучало достаточно наивно. Однако представь, дело сдвинулось с мертвой точки, и мы уже успели устроить три небольших обеда, которые весьма удались, настолько, что и они сами нашли в этом много приятного. А я теперь раздаю им за это самые громкие комплименты, особенно ей, ведь Ники всегда был очень общительным, и, надеюсь, так будет продолжаться и впредь».

Как-то в беседе с министром императорского двора и уделов бароном В. Б. Фредериксом Мария Федоровна сказала:

«Без нее (Александры Федоровны. — Ю. К.) Ники был вдвое популярнее. Она не отдает себе отчета, как нужна популярность. У нее немецкий взгляд, будто высочайшие особы должны быть выше этого. Выше чего: любви своего народа?.. Я согласна, что не следует заискивать, ища популярности, но надо стремиться к ней. У Ники врожденное чувство нравиться. Я ей говорила все это, но она или не понимает, или не хочет понять, а потом жалуется, что ее не любят».

Многие современники отмечали исключительное личное обаяние Николая II. С. С. Ольденбург писал:

«Он не любил торжеств, громких речей; этикет был ему в тягость. Ему было не по душе все показное, всякая широковещательная реклама… В тесном кругу, в разговоре с глазу на глаз он зато умел обворожить своих собеседников, будь то высшие сановники или рабочие посещаемой им мастерской. Его большие серые лучистые глаза дополняли речь, глядели прямо в душу. Эти природные данные еще более подчеркивались тщательным воспитанием». Граф Витте подтверждал это мнение о Николае II: «Я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели ныне царствующий император Николай II».