Читаем Марийские народные сказки полностью

— Что с вами, лошадки? Вокруг света обежали — ни разу не споткнулись, а у самого дома пали на колени.

— Не проехать нам поперек моста человек лежит, — отвечают лошади.

— Уж не Бабин ли Сын к нам пожаловал? Вставай, Бабин Сын. С миром ли, с войной ли пожаловал?

— Со всякой нечистью не мирюсь, — отвечает Бабин Сын. — Будем биться.

Съехались-схватились. Ударил Бабин Сын полуночного гостя палицей, тот и рассыпался. Спихнул он останки в воду да спать пошел.

Утром спрашивает караульного:

— Тихо ли было на мосту, спокойно ли?

— Тихо-спокойно, — отвечает солдат. — Всю ночь у перил просидел, глаз не смыкал: ни птицу летучую не увидел, ни зверя рыскучего не заметил.

Вечером посылает Бабин Сын другого товарища сторожить мост, а сам идет следом. Залез тот под мост и ну храпака задавать. А Бабии Сын опять лег поперек настила. И опять в полночь кто-то едет. Не доезжая шести сажен, шестерка лошадей встала как вкопанная.

— Что вы, лошадушки? — спрашивает седок. — До дому всего ничего осталось, а вы спотыкаетесь?

— Не проехать нам, поперек моста человек лежит.

— Неужели Бабии Сын нас встречает?

— Он самый, — отвечает ему Бабин Сын.

— Жду не дождусь, когда нечистую голову снесу.

Съехались противники. Ударил Бабин Сын палицей, упал ночной гость. Ударил второй раз — тот и рассыпался. Спихнул он останки в воду, а сам спать пошел.

Утром спрашивает товарища:

— Что видел-слышал?

— Ничего не видел и не слышал. Всю ночь сидел глаз не смыкая…

Не стал ругать их Бабии Сын, а вечером наказал строго-настрого:

— Коли те две ночи проспали, так уж эту не спите. Сидите за столом. Я расстелю платочек и наполню стакан водой. Предстоит мне жестокая битва. Коль вода в стакане убывать будет, а платок чернеть начнет, значит, худо мне. Доливайте воду в стакан, стряхивайте черноту с платочка — этим мне поможете. А уж коль я погибну, то за вашу жизнь и мухи дохлой не дам — убьет вас нечистый.

Вот лег он поперек моста, караулит. В полночь подлетела девятка лошадей, в трех саженях от моста встали лошади. Возница и спрашивает:

— Что с вами, лошадушки? Весь белый свет облетели, а мостик одолеть не можете…

— Не проехать нам, поперек моста человек лежит.

— Так это Бабин Сын меня встречает? Ну так вставай, выходи. Коль с миром пришел — помиримся, коль с войной — драться будем.

— Никогда не мирился с нечистыми, — отвечает Бабин Сын. — Я с войной пришел!

Сошлись-встретились. Да силы равными оказались, никто верх взять не может. Наконец изловчился ночной гость, подмял Бабина Сына. Тот и просит его:

— Когда государства воюют, и то перемирия делают. Давай отдохнем, а отдохнувши, начнем снова?

— Нет, — отвечает нечистый. — Не отпущу. Убью тебя.

— Так дай хоть сходить с товарищами проститься.

— Нет, не дам. Прощайся отсюда.

Снял Бабин Сын сапог с левой ноги и бросил в сторону дома. Влетел сапог прямо в окно спальни, разбудил спавших товарищей. Глянули те, а носовой платок уже почернел с краю, и воды в стакане осталось чуть на донышке. Долили они воды, встряхнули платок, расправили на нем складочки. Туг отбросил Бабин Сын нечистого, ударил его со всей силы палицей и убил. Тело в воду спихнул, лошадей отослал туда, откуда пришли они, а сам домой направился. Идет и думает: «А что нас на дальнейшем пути ждет? Пойду вперед, проверю».

Прошел с версту, смотрит, стоит такой же дом. Но не зашел Бабин Сын в него, а встал под окнами и слушает. И услышал разговор четырех женщин. Одна из них, младшая видимо, и говорит:

— Вот, мамаша, убил Бабин Сын наших братьев, но и ему худо будет. Пойдет он дальше за гуслями-самогудами, а я на его пути вымечу из своего живота песчаную пустыню на сто верст длиной, за ней сделаю лужок, а на нем ручеек. Остановятся они там, я их и съем.

Другая, средняя дочь, говорит:

— Если это не удастся, я вымечу из чрева песок на двести верст, а в конце пустыни поставлю чайную. Остановится там Бабий Сын — я его и съем.

А тут и старшая голос подает:

— Я вымечу пустыню в триста верст. В конце ее поставлю чайную и пивную. Там и придет конец Бабину Сыну.

Старуха добавляет:

— Если же вы, дочки, не сможете погубить его, так уж я догоню и проглочу Бабина Сына.

Под утро вернулся Бабин Сын к товарищам и говорит и м:

— Пора в путь трогаться.

Проехали путники немного — перед ними песчаная пустыня в сто верст длиной раскинулась. Жара, пить хочется, лошади в песок по колено вязнут — еле одолели пустыню. А там увидели чудесный свежий лужок с ручейком, бросились к нему. Но Бабин Сын запретил им приближаться, взял саблю — и давай рубить луг и ручей крест-накрест. Убил младшую дочь.

А дальше опять песок — уже в двести верст. Одолели путники пустыню, к чайной подъезжают. Туг Бабин Сын вновь выхватил саблю и принялся рубить чайную. Убил и среднюю дочь.

В триста верст песок лежит на пути. Но и его одолели путники. Вышли к чайной и пивной. Да Бабин Сын опять не позволил своим товарищам заходить туда. Убил он и старшую дочь. Убил и говорит:

— А теперь, друзья, поскакали быстрее, не ю погибнем здесь.

Погнали они коней, а сзади уже голос слышится:

— Стой, Бабин Сын! Все равно догоню и съем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза