Марина и цыган

Без пяти семь я в последний раз пробежала глазами записку: буквы были выведены твёрдо, по-мужски. Наверно, он уже ждёт. Выглянув в окно, я убедилась, что Женька по-прежнему сидел под домом и разговаривал с деревенскими. Значит, придётся идти через сад. Из-за того, что времени на переодевание уже не было, я отправилась на свидание прямо в цыганском наряде, только платок оставила на стуле, чтобы он не цеплялся за кусты. С трудом открыв из-за ржавых петель калитку в конце сада, я пересекла пустырь и вот она – околица. Ещё издали я увидела, что меня никто не ждёт. Вокруг было пустынно, как обычно здесь в вечерние часы. Вдали за тёмный лес садилось солнце. Тогда я оперлась рукой на полуразвалившийся плетень и задумалась.

Внезапно кто-то сзади прикоснулся к моему плечу и тихо позвал:

-Марина!

Обернувшись, я увидела… Вадима. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Затем он быстрым движением протянул мне огромный букет, который прятал за спиной. Это были великолепные розы, алые, как закат. Не успела я поблагодарить его, как парень, пристально глядя мне в глаза, начал читать стихи:

Розы – страшен мне цвет этих роз,

Это – рыжая ночь твоих кос?

Это – музыка тайных измен?

Это – сердце в плену у Кармен?

Этот колос ячменный – поля,

И заливистый крик журавля.

Это значит – мне ждать у плетня

До заката горячего дня…

Вадим стоял спиной к огромному пурпурному диску и вокруг его головы сиял золотой ореол волос. Стихи, которые он читал, были мне незнакомы, но каждая строчка глубоко западала в душу. Желая скрыть волнение, я спрятала лицо в букет и сделала вид, будто вдыхаю аромат цветов. Между тем Синеглазый продолжал:

О да, любовь вольна, как птица,

Да, всё равно – я твой!

Да, всё равно мне будет сниться

Твой стан, твой огневой!

Да, в хищной силе рук прекрасных,

В очах, где грусть измен,

Весь бред моих страстей напрасных,

Моих ночей, Кармен!

Да, я томлюсь надеждой сладкой,

Что ты, в чужой стране,

Что ты когда-нибудь, украдкой

Помыслишь обо мне…

Закончив чтение, Вадим взял меня за руку и уже обычным голосом сказал:

-Марина, давай погуляем!

Стряхнув с себя очарование от стихов, я подумала о Женьке, который, возможно, уже обнаружил моё отсутствие и осторожно освободила руку:

-Извини, но мне нужно домой.

Скрыв своё разочарование, Вадим проводил меня до калитки и я, прижимая букет к груди, побежала по саду. В доме не светилось ни одно окно, зато с улицы доносился Женькин голос: судя по всему, за это время он не поднимался со скамьи. Не зажигая свет, я на ощупь достала из буфета пустую банку, наполнила ей водой и поставила розы посредине стола на то самое место, где обнаружила записку. Затем сменила свой наряд на белый джемпер и брюки и вышла во двор. В эту минуту ворота открылись и с улицы заскочил Женька. При виде меня он спросил:

-Чем мы теперь будем заниматься, Марина?

После свидания за околицей моя душа жаждала чего-то необычного, романтического и я предложила:

-А давай разожжём костёр!

Подходящее место для костра мы нашли напротив нашего дома в овраге. Дядька принёс из кухни дрова и полведра угля из сарая. Костёр получился замечательный и, наверно, был виден издалека, потому что вскоре к нам подошли два посланца от деревенских, а потом заявилась и вся остальная компания. При этом меня поразило то, что почти все парни разоделись в атласные рубахи. Не скрывая своего изумления, я тихо поинтересовалась у Женьки:

-Что это с ними?

Сначала дядька не понял моего вопроса, но потом, догадавшись, прикрыл ладонью рот и подмигнул мне:

-Это ты виновата!

Мне захотелось напомнить ему, что первым надел цыганскую рубаху именно он, но шептаться в обществе было неудобно и я промолчала. Тем более, что если Женька расположился по левую руку от меня, то по правую сидел Димка. Вадим же примостился сзади и я всё время ощущала затылком его сверлящий взгляд. Кстати, он единственный среди парней был в своих обычных джинсах и свитере. (Что же касается атласных рубах, то, как я узнала позже, они были пошиты на колхозные деньги и остались у дядьки и у других парней на память об участии в городском конкурсе самодеятельности).

Яркое пламя озаряло наши лица, а от горящих дров устремлялись вверх в тёмное небо искры и гасли там, подобно падающим звёздам. Можно было представить, будто мы находимся в цыганском таборе и вот-вот сейчас раздадутся звуки гитары и бубна. Впрочем, гитара действительно зазвучала: один из присутствующих парней не поленился сбегать за ней домой. По нашей просьбе он начал наигрывать «Очи чёрные» и мы дружно исполнили этот старинный романс. Пели все: Женька, у которого был неплохой баритон, Федя, у которого, кажется, вообще не было слуха, Димка, проговаривавший слова с особым жаром и не сводивший с меня глаз, и даже я. У толстой Аньки оказался очень хороший певучий голос и она вела среди девок. (Мне, правда, не было видно, пел ли Вадим, но, скорее всего, нет). После того, как песня закончилась, захотелось немного помолчать. Гитарист неспешно перебирал струны и мы смотрели на огонь, ощущая завораживающую силу пламени.