Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

в «типических характерах» персонажей <трилогии Алданова о русской революции>, при всей <их> «антисоветской» направленности, Карлгрен увидел несомненное сходство с «провозглашенным в советской стране т.н. социалистическим реализмом», <который> предполагает наделение литературных героев «сходными, общими и существенными чертами, присущими определенным категориям и группам»,

– поэтому «целостная картина» исторических романов Алданова по мнению Карлгрена «оказывается крайне пристрастной и односторонней» – здесь и ниже [МАРЧЕНКО Т. С. 563–566].

Не вдаваясь в подробный анализ выводов Карлгрена-критика, нельзя, однако, не возразить по существу на многие его упреки. Оригинальность Алданова-писателя, проявляется, на наш взгляд, именно в том, что он органично сочетал в своих произведениях классическую ясность и изысканность стиля с принципом иронического «остранения»325

и «монтажности». Эти приемы, вошедшие в модернистскую литературу 1920-х гг., Алданов, манифестирующий свое неприятие модернизма, тем не менее, освоил и мастерски применил к описанию различных исторических эпох. Но именно это, в первую очередь, и не увидел, Карлгрен, противопоставлявший документальную прозу Алданова с совершенно иным по своей природе творчеством русских прозаиков-бытописателей, таких как Бунин, Горький и иже с ними. Алданов как:

Писатель словно ускользает от эксперта, в отзыве которого, даже после положительной оценки разных сторон творческой манеры Алданова, не находится слов в поддержку его кандидатуру как достойной нобелевской награды. И для шведских академиков, не склонных к чтению хорошо сконструированных романов, Марк Алданов оказывает своего рода загадкой: приятный во всех отношениях писатель – и вместе с тем в чем-то неопределимом не соответствующей не столько букве, сколько духу завещание Нобеля. Действительно, в произведениях М.А. Алданова было всё – и занимательный сюжет, и блестящий стиль, и изумительная историческая достоверность; не было лишь одного – идеала.

Его подменяла «философия случая», лишающая человека ее исповедующего веры в прогреС. В общих чертах восприятие Алданова-писателя шведским критиком совпадает с оценкой его творчества, данной в 1930-е гг. Д.П. Святополком-Мирским, который говорил об Алданове как

о национальном, так сказать писателе, эмиграции буржуазной (то есть не помещичьей и не военной) среднекультурной и анттантофильской (в смысле культурных вкусов326

). Ни с какой натяжкой его нельзя назвать большим романистом (да никто не называет), но умный и добросовестный писатель.

Мнение Святополка-Мирского по существу оспаривал Иван Бунин. Отнюдь не ставя Алданова в один ряд с собой – продолжателем великой классической традиции русской литературы, он, однако, высоко оценивал его как писателя иного жанра, впоследствии получившего название «документальная проза». В своем следующем представлении кандидатуры Алданова Нобелевскому комитету (1939 г.) Бунин писал:

Художественное дарование писателя, человечность его взглядов, глубина его историзма, живая атмосфера эпохи, воплощенной им, возводят его в ряд выдающихся писателей нашего времени.

Через двадцать лет подобную точку зрения, в развернутом и углубленном виде, озвучил младший современник Алданова – писатель и литературный критик эмиграции Гайдо Газданов: