Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

Штааль, олицетворение среднего, мизерного, мелкий бес повседневности, оказался именно тем фактором, который превращает пышную историю в суету сует. Штааль – кривое зеркало героического [ЧЕРНЫШЕВ А. (IV). С. 541].

Второй важный пункт идейных расхождений между Карлгреном и Алдановым с это собственно направленность алдановской историософской мысли, выражающаяся, как пишет Карлгрен, в «пессимистическом и злобно-скептическом понимании истории». Рецензент обвиняет писателя в умышленной нивелировки значимости личных качеств выдающихся исторических деятелей Европы, сведению их к банальному типу «среднего человека». По его мнению, у Алданова:

Ключевые лица европейской истории разных стран и эпох предстают как «decrеpiti»323

: «хиреющий на Св. Елене Наполеон, стареющая карга Екатерина, ясно и очевидно утративший рассудок Кант etc.» Тщательно отобранные забавные причуды и уморительные стороны великих людей» писатель использует не только для низведения большинства исторических личностей до заурядного уровня (не превосходящего уровня Штааля), но и для объяснения их поступков заурядными, нарочито ничтожными причинами, так что повлиявшие на ход исторических событий действия оказываются в изображении Алданова «в лучшем случае результатом случайных импульсов или влияние». Этот прием А. Карлгрен склонен рассматривать как намерение романиста изобличить «фальшивый блеск» овеянных славой эпох и развенчать неизменно развивающийся на исторических подмостках всё тот же «иррациональный и бессмысленной спектакль».

Подобного рода лейтмотив в алдановских исторических романах еще в середине 1920-х гг. выделил в своей рецензии на книгу «Чертов мост» эмигрантский литературный критик А.А. Кизеветтер324

. Однако в его интерпретации мотив «усреднения» у Алданова не является чем-то из ряда вон, а также «историчен», как и его книга, ибо вытекает из библейского видения сущности деяний в человеческой жизни, изложенного в «Книге Екклесиаста»:

И маленькие люди, участвующие в ничтожных происшествиях, и носители крупных исторических имен, разыгрывающие торжественные акты мировой истории, – оказываются на поверку в одинаковой мере жертвами этой самой иронии судьбы, которая одних людей заставляют копошиться в безвестности в невидных закоулках жизни, других возносит на высоты славы – зачем? Только затем, чтобы и тех и других привести в конце концов к одному знаменателю, – на положение беспомощных осенних листьев, которые крутятся, сталкиваются и исчезают, подхватываемые жизненным вихрем. «Суета сует» – вот лейтмотив всей истории человечества. Какова центральная тема всех исторических повествований Алданова [КИЗЕВЕТТЕР].

Неприемлемым для А. Калгрена является и то, что так сильно притягивало сердца русских читателей-эмигрантов к исторической беллетристике Алданова, – наследуемый им у Льва Толстого принцип писать об истории через призму современности. Это представляется странным, т.к. в тогдашней западной исторической беллетристике также главенствовал именно этот принцип – например, как уже отмечалось, во всемирно известных исторических романах Лиона Фейхтвангера.