…следующий«юридический» казус:
Икс пишет письма Игреку после 2, или 4, или 6 мес<яцев> немецкой оккупации из Парижа на юг: приезжайте, здесь, вероятно, можно будет печататься. Икс знает, что Игреку живется скверно – и материально и морально – на юге. У Икса есть дом в деревне, и он может приютить Игрека и о нем заботиться (впоследствии – судя по письмам – Игрек намеревался приехать и жить у Икса в 1947–48 гг.). Затем Икс замолчал об этом. Сам пять или шесть лет не печатался нигде и, конечно, увидел, что печататься и негде. Прошло 25 лет, и эту ошибку Икса, кот<орая> могла быть сделана по причине наивности, глупости, оптимизма, а также отвращения к тому, что произошло, продолжают судить, как криминал. Вся Франция – левая, как и правая, во время немецкой оккупации печаталась, издавалась, получала лит<ературные> премии и т.д. Триоле получила Гонкуровскую премию402
, Сартра пьесы ставились непрерывно в театрах…403 В чем здесь дело? Не объясните ли мне корень этой проблемы? Буду искренне Вам признательна.Надеюсь, Вы не поймете вышесказанное как мое признание зазывания Бунина в оккупированный Париж? Я – не Икс и он не Игрек. Вопрос мой совершенно абстрактен, но я горю узнать Ваш ответ на него. А также: как Вы относитесь к Триоле, Сартру, Жиду и другим? как Вы относились бы ко мне, если бы мне дали в 1942 году Гонкуровскую премию? Как, если бы моя пьеса шла в Париже в 1943 году? И как, если бы меня взяли в плен в июне 1940 года немцы, а затем, через полгода, выпустили бы с почетом и привезли в Париж (как Сартра)?
<…>
Между тем, если Вам безразличны их поступки, то тем самым должны быть безразличны и мои – в коих нет даже доли того элемента, <который> есть у них. Если же Вы осуждаете их, то Вам необходимо пересмотреть Ваше отношение, потому что оно и нелепо, и нелогично: как «правый социалист» и эмигрант не может быть «плю резистан ке ле резистант»404
[БУДНИЦКИЙ (IV). С. 162, 163, 162, 165].Для Алданова, который в Литературном фонде и других организациях активно участвовал в распределении помощи бедствующим парижским эмигрантам, вопрос о том, кто «чистый», а кто «нечистый», имел не только моральное – в личном плане, но практическое – с точки зрения его общественной деятельности, значение.