Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

Если сравнить письма в свою защиту всех писателей, обвинявшихся литературным сообществом в коллаборационизме, можно заметить, что они очень схожи по типу «оправдательных» аргументов: не участвовал, а если и участвовал, то для русского сообщества ничего вредного не делал, мои высказывания касались лишь сугубо приватной сферы и не подлежат осуждению со стороны третьих лиц. По-видимому, так оно и было. Эти люди всего-навсего старались приспособиться, «чтоб возможно было жить». Себя уверяли, что оно может и к лучшему401

, ведь их жизни со стороны немцев ничего не грозило. С евреями, конечно, поступили немцы нехорошо, но, в конце концов, своя рубашка ближе к телу.

Такова в целом картина сегодняшнего видения тех событий. Для современников, в первую очередь былых друзей, а тогда «обвинителей», огромную роль играли, конечно, «нюансы» – то, что навсегда потонуло «в реке времен».

По мнению западных историков – см. [FRANК], «дело» Берберовой не являлось движущей силой расслоения русской эмиграции в послевоенный период. Однако оно выявило в ней новые границы «разлома». В первую очередь, здесь можно говорить о четко обозначившемся разделением эмиграции на сугубо «русскую» и «русско-еврейскую» составные части, что соответственно знаменует собой изменение и поведенческих отношений между этими двумя группами. Скандал вокруг Берберовой отражал стремление русских евреев-интеллектуалов претендовать на особого рода «понимание и сострадание» со стороны русских собратьев. В их представлении послевоенная эмиграция должна была бы занять твердую, целостную позицию в оценке трагического опыта евреев в годы Второй мировой войны. В дискурсе о «морально-этическом кодексе» эмигранта» необходимо было выделять «чрезвычайность» пережитых евреями страданий, как общечеловеческую трагедию, особенно их виктимизацию.

Такого рода смещение парадигмы видения морально-этических кодексов эмиграции не получило поддержки со стороны большинства русских интеллектуалов. Русское эмигрантское сообщество в целом выказало полное равнодушие к еврейской трагедии и сделало все возможное, чтобы исключить ее из актуальной повести дня.

Это решение было лишь частично мотивировано традиционным для эмиграции латентным или открытым антисемитизмом. Главным же в «консервативном призыве», побуждавшем правых интеллектуалов типа Нины Берберовой, настаивать на примате в поле «русских интересов» антисоветизма, его моральных кодексов и норм поведения, над всеми остальными проблемами, являлось беспокойство по поводу становящейся все более и более «размытой» идентичности русских эмигрантов. Таким образом, можно полагать, что в основе «дела» Берберовой лежало не только столкновение различных моральных кодексов и систем ценностей, но и продолжающаяся борьба за точное определение того, что представляет собой подлинная идентичность русского эмигранта в послевоенном мире [FRANК. Рр. 619–620].

Продолжая мучавшую ее все послевоенные годы жизни тему «самоправдания», Берберова в письмах М. Вишняку от 13 и 19 ноября 1965 года задает ему провокативный вопрос и просит объяснить ей