Марксистский феминизм. Коллекция текстов A. M. Коллонтай

Всё чаще да чаще стал он приходить домой нетрезвый. Не выдержала. Нарочно не пошла на службу, дождалась, как протрезвеет, заговорила. Всё, всё ему сказала, что так жить нельзя, что «не товарищи» они больше, если одно только и связывает их, что «общая постель»… Всё сказала и про пьянство, предупреждала, стыдила, плакала… Выслушал. Сначала оправдывался: не понимает она, что приходится «компанию водить» с нэпманами, там так принято, иначе «дела не сделаешь»… Потом задумался. Стал говорить, что и самому-то такая жизнь не по душе… Просил её «не огорчаться», признал, что она — права… На прощанье сам подошёл, за голову взял, в глаза поглядел, как прежде бывало, поцеловал…

Отлегло от сердца. В тот день с радостью за дело взялась. Но не прошло и недели — опять муж нетрезвый вернулся. А как попробовала потом заговорить, по столу стукнул: «не твоё это дело!.. Так все живут! А не нравится — никто тебя не держит».

Ушёл он, а она весь день точно с камнем на сердце ходила. Неужели разлюбил? Неужели в самом деле уйти ей? Но вечером муж неожиданно рано вернулся. Трезвый, виноватый, обходчивый. Весь вечер проговорили. И опять легче стало.

Поняла она — компания такая, удержаться трудно. Деньга шальная у них, отставать неудобно. Много ей про нэпманов рассказывал, про их жён, про кутильных девиц… И про: то, как «дела делаются» и как трудно пролетарию за всеми этими «акулами» уследить, ухо востро с ними держать.

Грустно стало ей от этого рассказа, так грустно, как ещё никогда не было за всё время революции…

В эти-то дни узнала она, что подпала под «сокращение штатов». Испугалась не на шутку.

С мужем поделилась. А он отнёсся равнодушно, нашёл, что так даже и лучше, чаще дома будет, порядку в хозяйстве больше.

— А то квартира наша ни на что не похожа… Приличного гостя не примешь.— Удивилась она, стала возражать.— Дело твоё. Я не препятствую. Хочешь — служи.— И ушёл.

Больно ей было, что муж не понял её. Будто обиделся. Но всё же решила себя отстоять. Пошла к товарищам, спорила, доказывала. Временно отсрочила расчёт. Только беда никогда одна не приходит. Не успела успокоиться насчёт увольнения — дочурка заболела.

— Сижу ночью с больным ребёнком, одиноко так на сердце… Тревожно. Звонок. Пошла мужу отворять, рада, что вернулся. Думаю, хоть с ним горем поделюсь, лишь бы трезвый оказался!.. Открыла дверь и понять не могу — с кем он? Женщина, молодая, нарумяненная, подвыпившая… «Пусти, жена,— говорит он,— подружку привёл… Не взыщи!.. Чем я хуже других? Веселиться будем!.. А ты не мешай!..» Вижу — пьяный, еле на ногах стоит! У меня у самой колени задрожали. Впустила в столовую, где муж на диване обычно спал, а сама к ребёнку скорее. Заперлась. Сижу, сама не своя. Даже злобы на него нет. Что с пьяного спросишь? А всё-таки больно!.. Да и слышно всё, что в соседней комнате творится… Уши бы заткнула, да с больным ребёнком возиться надо… К счастью, скоро угомонились, уж очень оба подвыпивши были… Под утро муж её сам проводил и опять спать лёг. А я так до утра и не ложилась… Всё думала, думала…

Вечером опять муж пришёл раньше обыкновенного. Не видались ещё за день. Я его нарочно сухо встретила. Не гляжу. А он бумаги свои разбирает. Молчим оба. Вижу, следит за мной. Думаю: пусть! Небось, теперь виноватым прикинется, начнёт прощенье просить, а потом опять за своё!.. Не стану больше терпеть! Уйду. А у самой сердце так и ноет… Любила его и сейчас ещё… Что скрывать? И сейчас люблю. Только теперь — это кончено . Будто умер он. А тогда… Тогда ещё чувство живое было…

Видит муж, что я за пальто берусь, в район собиралась, вдруг, как рассвирепеет… За руку схватил так, что синяк остался, пальто вырвал, на пол швырнул…

— Чего ты вздумала бабьи истерики разводить? Куда идёшь? Чего от меня хочешь? Поищи ещё такого мужа, как я — кормлю, одеваю, ни в чём отказа нет… Не смеешь меня осуждать!.. Если дела делать — надо так жить!..

Говорит, говорит, не остановишь. Будто прорвало его. Слово вставить не даёт. То кричит, словно всю злобу свою вылить хочет, не то на меня, не то на себя самого, то вдруг оправдываться начнёт, доказывать, будто с кем спорит… Вижу, мучается человек, лица на нём нет… И так мне за него самого горько стало, что и свою обиду тогда забыла. Сама же его успокаивать стала, сама же его уверять, будто не так уж всё это плохо, будто не он виноват, а всё «нэпманы»…

В тот вечер мы опять примирились. Только очень горько мне было, когда он мне потом объяснил, что и сердиться-то на него и обижаться-то я не должна. Можно ли с пьяного требовать? Тут я его стала просить не пить. «Не то мне обидно, что ты в дом проститутку привёл, а то, что ты себя до такого скотского состояния доводишь». Он обещал за собою строго смотреть и той компании избегать.