Марксистский феминизм. Коллекция текстов A. M. Коллонтай

Но хоть мы и примирились, а обида осталась. Конечно, что с пьяного спросишь? Может, он и в самом деле ничего не помнит, а только что-то в сердце у меня с того дня скребло и скребло… Вот думалось: если бы любил, как прежде, как в дни революции, никогда другой женщины бы не искал!.. Вспомнила, как в то время за ним приятельница одна моя увивалась, лучше, красивее меня была, а он на неё и смотреть не хотел!.. Если разлюбил — почему не скажет прямо? Попробовала я раз с ним об этом заговорить, рассердился, раскричался, что с «бабьими глупостями» к нему пристаю, когда у него дела выше головы и когда все бабы, и я в том числе, для него, что плевок!.. С этим и ушёл. А мне ещё тяжелее стало. Но тут опять вопрос о моём увольнении встал. Девчурка всё хворала, прогулы… Опять упрашивала, уговаривала. И опять временно отсрочили расчёт. Сама не знаю, на что надеялась, а только всё оттягивала. Ещё больше прежнего боялась зависеть от мужа. Всё тяжелее нам жилось с ним. Будто чужие. Живём в одной квартире, а ничего друг про друга не знаем. Иногда разве зайдёт на девчурку поглядеть. Из-за неё пришлось в районе работу забросить, чтобы самой за ней ухаживать. Муж в это время меньше пил, трезвым домой приходил, но меня точно и не видел. И спали мы врозь — я с девочкой, а он в столовой, на диване. Случалось, что и ко мне ночью приходил… Только от этого радости не было!.. Ещё тяжелее потом… Будто вся боль при себе оставалась, да ещё и новая обида прибавилась. Целовать-то меня целовал, а что на душе моей делается, и не спросит. Так и жили!.. Каждый сам по себе. В молчанку. У него свои заботы, неприятности всякие… У меня свои. Пока не стряслось уже настоящее горе —дочурка умерла, а перед тем меня как раз рассчитали…

Думала — общее горе у нас с мужем, может, хоть теперь обо мне вспомнит!.. Нет! И горе не помогло. И на похоронах-то дочурки не был — заседание срочное. И осталась я в доме одна… Без дела, без заработка…

Дело-то я, конечно, себе нашла — в районе его достаточно. А вот насчёт заработка — труднее. Да и как-то неловко просить: кругом столько безработных. Да и все знали, что муж ответственный работник, «хозяйственник». Как попросишь? Да и не найдёшь её, работу теперь… Пробовала, справлялась… Тяжело было на шее у мужа очутиться, особенно, когда такими мы чужими стали. Но выхода не было. Терпела. Все чего-то ещё ждала, надеялась… Глупое такое сердце у нас женщин: вижу ведь, что нет прежнего чувства у мужа, у самой к нему тоже больше обиды да горечи, чем любви, а всё кажется — пройдёт! Вернётся его любовь, будет хорошо, светло, как прежде было… И ждёшь. Каждый день просыпаешься с этой надеждой… С работы в районе домой спешишь: а вдруг муж дома один? Если и дома, всё равно, что и нет его, не замечает, занят своими делами, приятели заходят, нэпманы… А всё ждёшь, всё надеешься!.. Пока не стряслось то, последнее — из-за чего я и ушла от него… Совсем ушла. И уж больше не вернусь.

Пришла я с собрания, за полночь. Захотела чаю. Стала самовар ставить. Мужа ещё не было. Да я и не ждала. Слышу, в передней дверь отпирают. Значит, муж вернулся, у него свой ключ теперь имелся, чтобы меня не будить. Пока возилась с самоваром, вспомнила, что пакет ему принесли, срочный, а лежит он у меня в комнате; оставила самовар и вошла к нему с пакетом. Смотрю и, как и в прошлый раз, не понимаю: кто с ним? Муж, а рядом с ним высокая, стройная женщина. Оба на меня обернулись… Глазами с мужем встретились, вижу сразу — трезвый!.. И ещё больнее стало. Так больно, что кричать хотелось. И женщина смутилась.

А я… Сама не знаю, как я это так спокойно положила пакет на стол и сказала: «Тебе срочный пакет». И ушла. А как одна осталась, так меня всю трясти начало, точно в лихорадке. Боялась, что рядом услышат, легла на свою постель, с головой одеялом закрылась, хочу ничего не слышать, не знать, не чувствовать… А мысли так и скачут… Мучают.