Марксизм как стиль

Как бы мы не любили и не баловали своих детей, детство это время, когда почти всё решают за них, им дают и у них забирают, ведут, оставляют, оценивают, поощряют и наказывают. Позитивная или отрицательная, но это непрерывная зависимость от других, старших. Плюс слабая ориентация в связях, мотивах и логике этих непредсказуемых других. Неизбежный результат – мистицизм и инфантильная привычка верить в высшие силы, с которыми придётся вступать в обменные отношения.

Возраст веры

С трёх до пяти они верят практически во всё, что им рассказывают. С пяти до семи «существующими» остаются только самые яркие образы, например, отдельные колдуны и оборотни. С семи до девяти ребенок нехотя расстается с мистицизмом, но обнаруживает, что он сам может стать источником тайных знаний и морочить тех, кто помладше. После волшебство уже мало кого всерьез интересует, если не считать подросткового кино про красавцев – вампиров, но их принято любить, уже не веря в их реальность.

Мистический опыт

В детском саду Уля рассказала Алёне по большому секрету, что видела журнал, который взрослые прячут от детей и там написано про дом, в котором вампиры пьют кровь и даже есть его фото.

С этого момента они стали внимательнее приглядываться к взрослым. За самой маленькой в группе Настей пришёл однажды дедушка, «весь бледный и в прыщах», за что и был немедленно зачислен в вампиры и двойники настоящего настиного дедушки, которого никто не видел. Потом Насти не было в саду неделю, а вернувшись, она очень веселилась, потому что выздоровела.

– Но мы-то с Улей знали, что Настя веселится, потому что вампиром стала и с тех пор с ней не играем на всякий случай – поделилась Алёна.

Чтобы развеять в пятилетнем сознании всю эту готику, я объясняю с самого начала: южные летучие мыши, которые покушались на домашний скот в деревнях, попали в балканские сказки и крайне увеличились там до размеров людей, об этом узнали литераторы-романтики, которые обожали всё странное, жуткое и народное и благодаря им вампиры обрели длинные судьбы и попали в книги, а оттуда уже переехали в модное кино и гламурные журналы.

Алёна выслушала с недоверием:

– Мне говорила Уля, что ни один взрослый никогда не признается, чтобы не пугать своих детей и не ссориться с вампирами.

– Ну хорошо, помнишь, я тебе читал про Муми-тролля и ты решила, что Морра живёт в темном углу прихожей и прыгает там из сапога в сапог, а сейчас тебе это смешно. Морра ведь тоже представлялась реальной?

Дочь засомневалась и решила поставить небольшой социальный опыт, тем более, что в её группе к тому времени в вампиров верили, кажется, все, кроме маленькой Насти. Было известно, например, что вампир живёт на дереве прямо над их верандой, у него гнездо в развилке, куда с земли не заглянешь, он принимает любой облик, но всегда старик. На прогулку она вынесла кусочек вишневой гуаши, растворила её в луже и незаметно выплеснула на кору вампирского дерева. Через пять минут несколько детей со сладким ужасом обсуждали, что это кровь из гнезда ночью стекала. Не участвовала в этом только Настя, чем ещё раз подтвердила свой пропащий вампирский статус. Алёна смеялась и подробно объяснила свой фокус с гуашью, показала перепачканные руки. Каково же было её удивление, когда она поняла, что ей не верят и никакие доказательства тут не действуют. Дети просто дружно решили, что она в одном заговоре со взрослыми, или ещё хуже – запугана и взята на службу самими вампирами. Так она поняла, что невозможно разубедить людей в том, во что им нравится верить, на что есть внутренний спрос.

Я припомнил нечто подобное из своего детства. Целую зиму в первом классе мы убеждали друг друга, что загадочные следы на снегу оставляет доживший до наших дней живой птеродактиль, а вовсе не взлетающие с разбегу вороны. И всё же в основе той веры была научная фантастика. В птеродактиле, строго говоря, нет ничего мистического. Механика производства нашей идентичности была совсем иной.

Устав от вампиров, дети заметили ветку-душительницу, упавшую с того самого дерева. Вампир ушел, но руку свою оставил и она прикидывается упавшей веткой, а сама умеет ползать и может задушить, если не принять ряд магических предосторожностей. Пришлось показывать дочке фильмы Шванкмайера и объяснять почему нас так впечатляет, когда неживое ведет себя как живое и наоборот. У нынешних детей нет, кстати, тех фольклерных историй, которыми пугали друг друга все советские дети – черная простыня, летающая по городу, не смываемое пятно, рука, открывающая форточки. Видимо их вытеснила и заместила привозная массовая культура. Но есть личное магическое творчество:

– Если сделать особую кашу из поганок, намазать ей лицо и сказать заклинание против вредной старшей сестры, то у неё сломается телефон, это проверено.

– Но у тебя же нет старшей сестры?

– Да, поэтому за поганками в лесу и не охочусь, а вот у Ульки, да и у многих, сестра есть…

– А заклинание откуда узнается?