Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск второй

Самую продуманную и зрелую, с марксистской точки зрения, попытку проанализировать содержание мировой политики и империализма предпринял в 1902 году Макс Беер. Империализм уже нельзя было рассматривать просто как идеологию или как результат политического выбора. В своей исследовательской работе Беер исходил из того, что основная черта современной эпохи – быстрый рост производительных сил, превышающий возможности национальных капиталистических рынков, и что капиталистические страны производят более того, что в состоянии потребить. Но вместе с этим широко распространенным мнением об отношениях между капиталистическими и некапиталистическими сферами он выделял и другие элементы, более глубокого, по его мнению, характера:

«Для экономики этого периода характерны: а) миграция капиталов в менее развитые страны и возвращение в метрополию дивидендов и процентов; отсюда – кажущийся дефицит коммерческого баланса капиталистических стран, то есть увеличение импорта по сравнению с экспортом; б) растущее преобладание финансов над производством; в) концентрация производства в руках синдикатов и трестов; г) лихорадочные поиски потребителя; д) проявление теоретического интереса к значению внутреннего рынка»[972]

.

Борьба между финансами и индустрией, между торговым и промышленным капиталом, по мнению Беера, вовсе не была борьбой между реакцией и прогрессом, что особенно подчеркивали некоторые марксисты. Движущими силами империалистической политики являлись, скорее, монополистические объединения, родившиеся и развившиеся не в результате антагонизма, а из взаимопроникновения промышленного и финансового капитала. Отсюда вытекала двойственная тенденция – к экспорту капитала и импорту сырья. Далее исследование Беера касалось способов и форм мировой экспансии, типичных для империалистической политики. Стремление к разделу мира требовало создания более широких, чем в прошлом, экономических возможностей, в то время как сама колониальная экспансия не обязательно должна была опираться на прямой захват территорий.

«Главы правительств и сами правительства Китая, Сиама, Афганистана, Персии, Турции и Северной Африки постоянно чувствуют на себе растущий контроль империалистических классов Европы. Азиатские и африканские правители были приучены обманывать свои народы в интересах европейцев, эксплуатировать их и подавлять любое устремление к былой самостоятельности»[973]

.

Хоть в этом и не было ничего неожиданного, поскольку уже начиная с 90-х годов в рабочем движении и вне его широко публиковалась литература, посвященная процессам капиталистической концентрации, суть исследования Беера в большой мере отличалась от огромного числа приблизительных характеристик, с помощью которых, особенно в правом крыле немецкой социал-демократии, пытались определить, что такое монополии, тресты и картели – преимущественно в плане контрударов, наносимых ими на рынке, – и представить социал-демократическую оппозицию как оппозицию «потребителей». Впрочем, аналогичные проблемы, относящиеся к общей оценке современного капитализма, стояли в центре дискуссий по тезисам Бернштейна. В них рассматривались две силы, противостоящие друг другу именно в вопросе жизнеспособности или упадка, что было связано с новыми формами организации капиталистического производства.

Если деятели, подобные Францу Мерингу, подчеркивали в политике империализма попытку буржуазии отсрочить момент краха и определяли ее как мировую политику умирающего капитализма[974] (впоследствии эту формулировку заимствует Ленин), то Бернштейн особенно выделял элементы жизнеспособности, присущие последней фазе капиталистического развития. Бернштейн открыл полемику против сторонников, как он говорил, «традиционно выдвигаемых предположений, в которых частица правды приобретала эпиграмматический характер». Эта полемика перестала носить только личный оттенок и оказалась воплощением настроений широких слоев немецкой социал-демократии.