Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск второй

7. Бернштейн: государство и общество на Востоке и на Западе

Анализируя русскую революцию, все представители радикального крыла германской социал-демократии так или иначе приходили к выводу, что эту революцию следует рассматривать как специфическое проявление революционного процесса, проявившегося уже в пределах всей Европы. Если прибегнуть к обобщенной формуле, эти авторы не противопоставляли Восток и Запад, а рассматривали их как части некоего по своим тенденциям единого целого, воссоздание которого диктовалось не только нарастанием революционных битв, развивавшихся присущими каждой из стран темпами, но и применением, в сущности, однородных форм борьбы. Общий для всех радикалов тезис о том, что массовая политическая забастовка, наиболее грандиозные образцы которой были продемонстрированы в России, представляет собой в конце концов открытую форму социальной революции, как раз и предназначался для доказательства наличия единой – для Востока и Запада – основы. Эра европейских революций началась; русская революция есть эпизод, более того, основная глава этой эры.

Анализ русской революции представителями ревизионистского крыла социал-демократической партии представлял собой полную противоположность тезису радикалов. Хотя, как мы увидим, по вопросу о массовой политической забастовке между ревизионистами не было единства (в том смысле, что одни были безоговорочно против, а другие отчасти одобряли ее), все они сходились в отрицании того, что: 1) русская революция положила начало европейским революциям; 2) история поставила социализм в повестку дня; 3) в какой-то мере можно говорить о «революционном» единстве (пусть даже лишь в тенденции) между Востоком и Западом и особенно об однородности применяемых тут и там методов борьбы. Обобщая, можно заметить, что во всех высказываниях ревизионистов подчеркивались «различия» между Востоком и Западом, причем это делалось двояко: выявлялись различия в социально-экономических, а значит, и политических условиях, и, как следствие, выявлялись различия в методах борьбы. Даже те, кто, подобно Бернштейну, одобрял применение – при определенных обстоятельствах и ради определенных целей – оружия массовой политической забастовки, были в корне против того, чтобы считать ее открытой наконец формой современной социальной революции. Кроме того, ревизионисты упорно отрицали веяное уподобление деспотизма в царской России авторитаризму политической системы, созданной Бисмарком и продолжавшей существовать в кайзеровской Германии. По их мнению, целью германской социал-демократии должна была быть полная парламентская демократия, а не революционный скачок к социализму, русская же социал-демократия должна была поставить себе целью преодолеть «различия» между Востоком и Западом.

Таким образом, в ревизионистском лагере было два течения по вопросу о массовой политической забастовке. Представители первого категорически отвергали ее во имя постепенности и полной законности и третировали как разновидность анархистской всеобщей забастовки. Представители второго, напротив, принимали ее – четко отделяя, однако, от всеобщей революционной забастовки – для тех случаев, когда необходимо отстаивать демократию перед лицом реакционного переворота либо когда речь идет о расширении демократических прав. В этом последнем случае массовая забастовка никак не противопоставлялась принципу постепенности и парламентарному пути, а рассматривалась как средство давления на парламент. Можно сказать, что сторонники первого течения объединялись с профсоюзными вождями, а второго – отмежевывались от них. Решительными противниками массовой политической забастовки были такие ревизионисты, как Эдуард Давид и Вольфганг Гейне. Сторонником ее, напротив, выступал отец теоретического ревизионизма Эдуард Бернштейн.

Мы уже знакомились с некоторыми высказываниями Давида ранее. Теперь настал момент проанализировать его позицию несколько глубже. Комментируя итоги Йенского съезда партии (где была принята резолюция в поддержку массовой забастовки), Давид указывал, что трудность заключается не в том, чтобы различать анархистскую всеобщую забастовку и массовую, а массовую забастовку и борьбу на улицах (Бебель на съезде четко провел эти различия). Трудности носили конкретный, практический характер и заключались в том, что, вступив на путь массовой забастовки, партия заранее лишала себя возможности регулировать переход от одних фаз движения к другим со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому правомерным и реалистичным было представление о массовой политической стачке и главы профсоюзов Легина и Розы Люксембург, поскольку и тот и другая приходили в конечном счете к выводу, что такая забастовка имела революционное значение; мнения их расходились в том, что первый трактовал такой процесс как пагубный, а вторая приветствовала его в свете примера «славной русской революции». По мнению Давида, следовать нужно путем, ведущим к парламентскому большинству.