Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Благодаря избранной Бауэром объединительной тактике по отношению к руководству партией его личный вклад вскоре стал весьма ощутимым. Из письма Роберта Даннеберга Каутскому от 15 апреля 1918 года[620] явствует, что Бауэру удалось использовать в своих политических интересах процесс радикализации борьбы рабочих после Октябрьской революции, чтобы дать решающий импульс началу стабилизации внутрипартийной обстановки. Убедив левую оппозицию не противопоставлять себя руководству в качестве самостоятельной фракции, он после смерти Виктора Адлера, который скончался за несколько дней до провозглашения республики, взял в свои руки руководство партией. Перемена в руководстве австрийской социал-демократии не только способствовала избавлению партии от всевозможных расколов и разногласий, характерных для германской социал-демократии, но и явилась причиной глубоких различий в политической линии, социальном составе и внутреннем соотношении сил рабочего движения этих двух стран.

Этот поворот в политике австрийской социал-демократии в преддверии провозглашения республики имел своим прямым следствием также резкое сужение пространства для деятельности других левых сил, в данном случае Коммунистической партии Австрии (КПА), путчистские тенденции которой (подогреваемые эфемерными успехами революций в Баварии и Венгрии, ставших драматическим контрапунктом первого года жизни немецкоязычной Австрии) лишь отчасти являлись причиной ее изоляции, а в основном, наоборот, сами по себе оказались следствием изоляции ее внутри самого движения Советов[621].

Полемические нападки в связи с предательством революции со стороны «Бауэра и K°» (обвинявшихся в срыве революционных выступлений «на улицах Вены»), начатые Коминтерном[622]

, и по сей день продолжаются представителями троцкистского направления в историографии, использующими исследование Романа Роздольского о «революционной ситуации в Австрии»[623]. На фоне рассуждений о некоей мистической «упущенной возможности», характерных для этой полемики, в ней действительно упускается из виду одно весьма существенное обстоятельство, а именно: отсутствие пространства для подготовки революционного восстания, обусловленное позицией, которую заняла социал-демократическая партия уже в первые месяцы существования республики и которая получила поддержку подавляющего большинства в движении Советов

[624], особенно в Вене (1 марта 1919 года Фридрих Адлер на I конференции рабочих Советов был избран председателем Исполнительного комитета Советов). Как видно, ничего похожего на репрессивные меры со стороны руководства германской социал-демократии по отношению к восстанию спартаковцев.

Особое значение приобретает в связи с этим та терминологическая форма, в которой Бауэр вел полемику с Бела Куном (в то время возглавлявшим Венгерскую Советскую республику) по поводу неудавшейся попытки путча 15 июля 1919 года.

«Я считаю, – писал Бауэр на следующий день после трагического эпилога восстания, обращаясь к Бела Куну через Роберта Даннеберга, – что мы находимся на начальном или на втором этапе мировой революции. Но ее я представляю себе не так прямолинейно: она значительно более тяжела, сложна, многообразна и дифференцированна в зависимости от обстоятельств, чем представляет себе большинство наших ближайших друзей. В этом суть наших тактических расхождений»[625].

Поистине драматически напряженная интенсивность размышлений Бауэра по поводу сложности процесса революционных преобразований, которая в данном случае отличает его от Каутского тех лет, представляет собой отнюдь не случайное явление, характеризующее эволюцию бауэровского анализа Октябрьской революции. Как показывает работа «Большевизм или социал-демократия?»[626], которая является наиболее важным трудом этого периода по крайней мере в плане систематизации исторического опыта конца войны и крушения империи и одновременно представляет собой первую попытку анализа опыта политического руководства начиная с ноября 1918 года, аргументация Бауэра и традиционная политическая платформа II Интернационала разделены четкой гранью как в том, что касается критики большевизма, так и с точки зрения постановки центральной проблемы всего последующего периода – проблемы демократии.