Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Чтобы понять важность и значение теоретических дискуссий (а также отрицательное влияние идеологии, понимаемой как «ложное сознание») в истории коммунистического движения, вероятно, следует исходить из особенности отношений, которые с самого начала установились между марксизмом и политическим движением, объединенным III Интернационалом. Действительно, с одной стороны, эти отношения становятся особенно деликатными в связи с тем, что русская революция, то есть историческое событие, легшее в основу нового этапа развития международного рабочего движения, представляла собой, как ее ни рассматривай, нечто вроде аномалии, не предусмотренной теоретической схемой марксизма; и эта революция тем сильнее стремилась закрепиться в этом качестве, чем яснее становилось, что она не является (как предполагалось и как надеялись) прологом революции на Западе. Отсюда первая отличительная черта позиции политического коммунистического движения по отношению к марксистской теории: нечто вроде «комплекса», сопровождающегося открытым отвращением к «вульгарному марксизму» II Интернационала, который считали неспособным оценить новые проблемы эпохи империализма. В действительности этот комплекс поддерживался неосознанным недоверием к теории tout court (как таковой), в котором не без основания можно увидеть отражение общей позиции, приписываемой Коршем Ленину, который, по словам первого, «не столько озабочен теоретической проблемой истинности или ложности материалистической философии, которую он исповедует, сколько практическим вопросом ее полезности для целей революционной борьбы рабочего класса»

[1110].

«В противоположность псевдомарксизму II Интернационала, – отмечалось в одном из документов V конгресса Коминтерна, – ленинизм, это возрождение революционного марксизма, не содержит ни одного положения, которое не имело бы практического значения в революционной повседневной борьбе пролетариата»[1111].

Добавьте ко всему сказанному, что, как отмечал Хобсбом, именно «гениальность и глубина ленинской стратегии и успех большевиков в 1917 году явились тормозом для дальнейшего развития теории»[1112]

и породили явление, которое Клаудин точно определил как «эффект теоретической уверенности» именно в момент, когда гораздо более необходимы были критические размышления[1113].

С другой стороны, III Интернационал в момент возникновения имел огромный «идеологический» заряд: он прямо поставил перед собой задачу, в выполнении которой увидел свое историческое предназначение – предохранить наследие марксизма от перерождения и искажения, которым оно подверглось в эпоху II Интернационала. Вот почему идеологическая борьба расценивается как основной компонент классовой борьбы, а значит, как составная часть революционных действий коммунистического движения.

«В своей борьбе с капитализмом за диктатуру пролетариата, – говорилось в Программе Коминтерна, принятой VI конгрессом, – революционный коммунизм наталкивается на многочисленные течения среди рабочего класса – течения, выражающие большую или меньшую степень идеологического подчинения пролетариата империалистской буржуазии или отражающие идеологическое давление на него со стороны мелкой буржуазии и мещанства…

Всем этим течениям противостоит пролетарский коммунизм. Будучи великой идеологией международного революционного рабочего класса, он отличается от всех этих течений, и в первую очередь от социал-демократии, тем, что в полном согласии с учением Маркса – Энгельса он ведет теоретическую и практическую революционную борьбу за диктатуру пролетариата

, применяя при этом все формы пролетарского массового действия»[1114].