Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Из 700 мужчин и женщин, которых можно считать в широком смысле руководящей группой международного коммунистического движения между 1919 и 1943 годами, большинство представляло нерусские коммунистические партии в центральных органах Коминтерна и параллельных организаций. Вряд ли стоит подчеркивать после сказанного выше о роли советских представителей, что это численное превосходство не соответствовало их реальному весу в политическом или организационном планах. Кроме того, бывало и так, что представители национальных партий были ими лишь формально, поскольку они не жили постоянно в Москве и нерегулярно участвовали в заседаниях организаций, в которые входили, или не участвовали совсем. Это относилось не только к делегатам географически наиболее удаленных от СССР стран (Латинская Америка, Южная Африка), но и, как это ни парадоксально, к известным лидерам наиболее крупных партий, включение которых в Исполком или Президиум Коминтерна носило представительский и престижный характер[1098]

. Одновременно это было связано с риском для организаций, которые они представляли; национальные секции могли бы серьезно ослабнуть, если бы их выдающиеся руководители стали с полной отдачей постоянно работать в органах Коминтерна

[1099]

. Так, Тельман – бесспорный лидер КПГ после 1925 года и член Президиума Коминтерна с 1926 по 1933 год, в течение этого времени никогда не жил постоянно в Москве, хотя до ареста регулярно участвовал в работе расширенных заседаний Исполкома. Действительными представителями КПГ в Москве в эти годы были поочередно и с разными функциями – Реммеле, Ульбрихт, Денгель, Геккерт и Гейнц Нейманн. Аналогичным образом Торез, избранный членом Исполкома в 1928 году и членом Президиума в 1931 году, никогда не был действительным представителем ФКП в Коминтерне: в этой роли выступали с 1921 по 1936 год Суварин, Селье, Трэн, Жакоб, Креме, Барбе, Ферра, Селор и Марти. Роль представителя от национальной партии в Москве долгое время оставалась чрезвычайно важной и деликатной. Лишь во второй половине 30-х годов она как будто начинает терять свое значение, и на пост представителей партии посылают теперь деятелей более низкого уровня. Это явилось, как можно предположить, следствием того, что реальная власть в Коминтерне была передана более узким его органам, а Исполком, в котором по уставу должно было быть представлено большинство партий-членов, как и Президиум, потерял свое значение. До той поры, как правило, представлять партию мог кто-то из ее высших руководителей. В этом смысле показателен пример ИКП: между 1921 и 1935 годами представителями «фирмы», как тогда говорили, были поочередно Террачини, Дженнари, Грамши, Скоччимарро, Тольятти, Таска, Гриеко, Берти, Монтаньяна, Доцца, то есть все высшие руководители. Для всех этих людей назначение представителем в Москву было как бы подтверждением их ведущей роли в партии (которую они сохраняли и по истечении мандата; исключением был лишь Таска) и часто ступенькой для последующего продвижения по иерархической лестнице. В других партиях, где руководящая группа была менее однородной, чем в ИКП, дело обстояло иначе. «Откомандирование» в Москву могло быть поощрением, однако иногда это была лишь видимость поощрения, означая отстранение лидера от действительно руководящей роли в партии. Таким образом, лидер, обретая престиж, лишался власти; так было в чехословацкой партии (между 1924 и 1926 годами) со Шмералем и, несомненно, в ФКП с Суварином в 1921 – 1924 годах. «Направление в распоряжение» центральных органов Коминтерна могло быть (правда, случалось это крайне редко) откровенно карательной мерой: в 1929 году Исполком Коминтерна, подвергнув суровой критике политическую линию Компартии США, направил ее руководству письмо, в котором потребовал, чтобы главный руководитель этой партии Джей Ловстон был направлен в Москву в качестве представителя партии, а место секретаря занял Фостер. Отказ Ловстона явился причиной серьезного внутреннего кризиса в Коммунистической партии США, завершившегося исключением его из партии и из Коминтерна. В другом случае аналогичная мера была, напротив, воспринята без особых возражений как партией, так и лицом, о котором шла речь, – Жу Кипэем, которого критиковали за неудачу линии на восстание, избранной Коммунистической партией Китая (1927 год); в 1928 году он был направлен в Москву представителем КПК в Президиуме и работал там несколько лет.

Словом, делать обобщения в этой области весьма затруднительно[1100]. Самое большее можно сказать, что, как правило, пребывание руководителя партии в СССР расценивалось как необходимая «производственная практика» и обучение[1101]. Гораздо важнее были значение и роль, которую играли представители нерусских секций в руководящих органах международного коммунистического движения, и отношения, которые установились между ними и руководящими группами их собственных партий у них на родине.