Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

На заседании программной комиссии Исполкома Коминтерна, состоявшемся в июне 1922 года, были выдвинуты две противоположные концепции. Радек и Шмераль были за более широкий вариант программы. Первый считал, что нельзя ограничиваться только иллюстрацией переходного периода от капитализма к коммунизму, что необходимо выработать не программу-минимум (которую он считал приемлемой лишь в случае длительного периода стабилизации капитализма, что не принималось в расчет даже самыми пессимистически настроенными коммунистами), а «программу действий, целую серию лозунгов по конкретным вопросам, которые одновременно стали бы средством сплочения масс, учитывая будущую диктатуру пролетариата»[1232]. Он назвал эту программу действий переходной (временной) программой, и в ней должны были содержаться, по его мнению, лозунги переходного характера.

«Эпоха социальной революции, которая в мировом масштабе продлится, вероятно, десятилетия, уже по одной причине своей длительности не позволит ограничиться общей перспективой: она ставит коммунистические партии перед множеством конкретных проблем, которые до сих пор решались ими чисто эмпирическим путем»,

– писал Радек. И далее продолжал:

«Мы отличаемся от всех остальных рабочих партий не только лозунгом диктатуры пролетариата и правительства Советов, но также и нашими требованиями переходного характера. В то время как во всех социал-демократических партиях такие лозунги должны осуществляться не только на почве капитализма, но должны также служить его реформе, наши лозунги служат целям борьбы за захват власти рабочим классом, с тем чтобы уничтожить капитализм»[1233].

В своей концепции программы Радек видел логическое продолжение политики единого фронта.

Еще яснее выразил те же идеи Шмераль:

«Мы должны… уточнить тактику единого фронта, немедленно подтвердив, собираемся ли мы ограничить наши практические действия экономическими вопросами текущего момента или собираемся распространить их и на область политики».

И далее:

«Вопрос, как он стоит сегодня, состоит в том, чтобы определить, должна ли эволюция на пути к установлению рабочего правительства расцениваться только как метод борьбы или же она может в некоторых странах охватывать целый период, и, следовательно, для этого понадобится программа»[1234].

В этой связи Шмераль поставил вопрос: нельзя ли было бы технических специалистов, занятых в промышленности, считать в Европе союзниками рабочих, подобно тому как в Советской России трудящиеся крестьяне считаются союзниками рабочих?[1235]

В отличие от Радека и Шмераля Бухарин защищал точку зрения, которую он, впрочем, отстаивал еще с 1921 года: единый фронт – это вопрос тактики, а не пропаганды. Эта позиция была неприемлема и для Зиновьева, для которого рабочее правительство было лишь синонимом диктатуры пролетариата[1236].

Противоположность позиций выявилась на IV конгрессе Интернационала (1922). Бухарин был за выработку программы действий, которая включала бы тактические вопросы, даже если он не считал их составной частью программы как таковой; он считал выражением оппортунизма включение вопроса о едином фронте и рабочем правительстве[1237]. Как бы то ни было, идея была отвергнута в заявлении представителей русской делегации: напротив, было принято предложение Президиума ИККИ, согласно которому «теоретическая база для всех временных и частичных требований должна быть точно определена в общей программе». Дискуссию о программе затем было решено перенести на следующий конгресс[1238]. По свидетельству Тальгеймера,