Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

В марте 1918 года левые эсеры вышли из правительства в знак протеста против Брест-Литовского мирного договора с немцами, который благодаря реалистической аргументации Ленина был в конце концов одобрен большинством большевистского руководства. На V съезде Советов в июле 1918 года 352 делегата левых эсеров (большевиков было 773) были признаны Лениным законной оппозицией, с которой следовало начать дискуссию. Но, потерпев поражение при голосовании на съезде, они покинули съезд и предприняли вооруженные выступления против правительства в Москве и других городах страны, а их ЦК организовал убийство германского посла в надежде вновь спровоцировать войну. Подобные действия неизбежно должны были вызвать репрессивные меры против этой партии. Все ее представители, имевшие отношение к этому убийству и мятежам, были изгнаны из Советов, а многочисленные ее руководители приговорены к различным срокам (до трех лет) заключения, хотя спустя какое-то время многие из них были амнистированы. И все-таки партия не была запрещена и в октябре смогла провести в Москве свой IV (и последний) съезд. Июльская авантюра вызвала массовый выход из партии ее членов и, несомненно, способствовала спаду ее влияния среди крестьян. Однако можно считать, что резкое снижение числа крестьянских представителей с 30,3% делегатов на V съезде Советов в июле до 0,6% (всего четыре делегата) на VI съезде в ноябре явилось в не меньшей мере и следствием репрессий, которым подверглась партия в этот крайне напряженный период. Это был переломный момент, последствия которого для всего характера советской демократии еще не оценены в достаточной степени. Прочие партии могли бы просуществовать еще несколько лет, но они имели возможность посылать все меньшее число своих представителей на съезды Советов, которые теперь становились ежегодными. Реальная возможность конституционной смены партии у власти, о чем Ленин говорил в начале года, была исключена. Непосредственным результатом вышесказанного не могло не быть обеднение политической жизни и дискуссий, которые до того времени были столь характерны для съездов Советов.

Разумеется, Ленин полностью отдавал себе отчет в происходящем и старался позволить другим партиям высказывать собственное мнение, пусть даже и критическое, но при условии, что они откажутся от каких бы то ни было попыток ликвидировать Советское государство вооруженным путем. Ноябрьский декрет 1919 года призывал руководителей партий, не избранных делегатами на съезд Советов, принять участие в работе съезда с правом совещательного голоса и выступления, а также с правом вносить резолюции, противоречащие линии правительства[250]

. На съездах Советов в 1919 – 1920 годах Ленин вступал в деловую дискуссию с такими меньшевистскими и эсеровскими лидерами, как Мартов и Дан, одновременно защищаясь от товарищей по партии, которые были решительно против того, чтобы предоставлять столько прав политическим противникам, коих они уже считали своими врагами. Окончательно эти партии были распущены после кронштадтского мятежа, который они поддержали. Хотя их формально и не поставили вне закона, газеты обеих партий были закрыты, многие самые активные члены арестованы, а наиболее известным было разрешено покинуть пределы страны.

Можно предположить, что Ленин, как и раньше, считал эти меры временными. И действительно, в 1922 году в плане незаконченной статьи под названием «Заметки публициста» он еще раз возвращается к вопросу легализации меньшевиков[251]

. В то же время Ленин отлично сознавал, что, хотя гражданская война и окончилась победой, в экономическом отношении страна находилась на самом низком уровне упадка, расстройства, дезорганизации, которые вызывали недовольство и отчаяние во всех слоях населения. Он вовсе не хотел предоставлять свободу партиям, поднимавшим мятежи и восстания, последствия которых даже сами партии были не в состоянии контролировать. Если, с одной стороны, репрессии были необходимы для выживания Советского государства, то, с другой – было ясно, что они тяжелейшим образом усилят авторитарные и бюрократические тенденции в стране, причем, возможно, даже в большей степени, чем сам Ленин мог предположить.

По его мнению, единственным способом возродить демократию в голодной, опустошенной, находящейся в состоянии хаоса России было привести в действие какой-то экономический механизм, и он с особой тщательностью и ответственностью решил добиться успеха в новой экономической политике, которая была принята взамен «военного коммунизма», и обеспечить принцип эффективного личного руководства на производстве вместо первоначальных «беспомощных, стихийных и случайных» мер рабочего контроля[252]

. Идя на экономические уступки частной собственности в промышленности и торговле, он подчеркивал важность более строгого политического контроля, опасаясь, что это вынужденное отступление может превратиться в поражение. Он указывал: «Мы в гораздо более трудных условиях, чем при прямом нашествии белых»[253].