Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Хотя Ленин и надеялся на то, что удастся избежать методов Французской революции после Октября, который свершился почти без кровопролития[254], он, не колеблясь, одобрил красный террор, начавшийся с сентября 1918 года в ответ на антибольшевистский террор. К концу гражданской войны он стал принимать меры к тому, чтобы ограничить полномочия ЧК и утвердить положения, которые позволили бы «провести > серьезные умягчения» в ее деятельности[255]. Тем не менее и в 1922 году он еще так верил в необходимость террора, что написал народному комиссару юстиции Д.И. Курскому письмо, в котором предложил ему разные варианты дополнительной статьи уголовного кодекса, среди которых была поправка (не принятая), угрожавшая смертной казнью за пропаганду и агитацию, направленную на поддержку «международной буржуазии

».

«Суд должен не устранить террор, – писал Ленин, – …а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире»[256].

Годы жестокой борьбы за выживание, которая была немыслима без террора, отложились на воззрениях Ленина подобными крайностями, чреватыми явно опасными последствиями.

В октябре – ноябре 1918 года во время работы над книгой «Пролетарская революция и ренегат Каутский» Ленин придерживался установок «Государства и революции», защищая превосходство Советской власти, которая «дала невиданное в мире развитие и расширение демократии», не знающее прецедентов, поскольку оно «привлекает

массы, именно эксплуатируемые массы к управлению» государством[257]. Он опроверг претенциозные заявления Каутского о том, что «класс… может только господствовать, но не управлять…». Управляют же «организации» или «партии»[258]

. «Такой вздор, – заметил Ленин, – мог сказать только „парламентский кретин“»[259]. Первый период Советской власти с его народной инициативой и участием масс в жизни страны уже подходил к концу, и горький опыт должен был заставить Ленина пересмотреть свои позиции. В марте 1919 года с присущей ему честностью он отмечал исключительно низкий культурный уровень масс, который определял обстановку, отличавшуюся тем, что

«Советы, будучи по своей программе органами управления через трудящихся, на самом деле являются органами управления для трудящихся

через передовой слой пролетариата, но не через трудящиеся массы»[260].

Год спустя, противопоставляя коллективному руководству со стороны рабочего класса принцип личной ответственности, Ленин мог уточнить, что «господство рабочего класса» остается только «в конституции, собственности и в том, что именно мы двигаем дело»[261]. Если «мы» в «Государстве и революции» относилось ко всем трудящимся, то теперь оно охватывало лишь партию и ее руководящие органы, действовавшие «в интересах трудящегося народа», который в случае недовольства уже не имел возможности выбрать другое руководство. Весной 1920 года в книге «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» Ленин наконец сформулировал отношения между партией и Советами:

«Диктатуру осуществляет организованный в Советы пролетариат, которым руководит коммунистическая партия большевиков… Ни один важный политический или организационный вопрос не решается ни одним государственным учреждением в нашей республике без руководящих указаний Цека партии»[262].

В конце 1920 года в речи на съезде профсоюзов Ленин выразил этот отход от положений книги «Государство и революция» еще более четко: