Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск второй

В предисловии ко второму изданию «Марксизма и философии» Корш вносит поправку в свою оценку второго и третьего периодов. Он приходит к выводу, что так называемый ортодоксальный марксизм II Интернационала представляет собой не дальнейшее развитие учения Маркса, а его совершенно новый исторический аспект. Речь идет уже не о теории реального исторического движения, а об идеологии, которая заранее сфабрикована и вносится в движение извне. Мало того, то, что вначале Корш относил лишь к течению, возглавляемому Каутским, он теперь распространил на весь русский марксизм, и в особенности на советский марксизм-ленинизм. Материалистический анализ приводит Корша к выводу, что

«этот русский марксизм, еще более „

ортодоксальный“, чем немецкая марксистская ортодоксия, во всех фазах своего исторического развития носил к тому же еще более идеологический характер и находился в еще более кричащем противоречии

с тем реальным историческим движением, идеологическим выражением которого он себя считал»[430].

Подобное превращение теории в идеологию, ложное сознание, в основе которого лежит противоречие между ортодоксальной теорией и реально-историческим характером движения, наблюдаются и у Ленина. Что же касается его последователей, то у них оно и вовсе приобрело характер «гротескной карикатуры в условиях кричащих противоречий между теорией и практикой в „советском марксизме“ наших дней»[431]. Именно этими структурно общими элементами каутскианской ортодоксии и ленинской ортодоксии объясняется, по Коршу, та согласованность критики (по крайней мере по содержанию), которой его работы подверглись как со стороны социал-демократов, так и со стороны коммунистов.

Корш в этом отношении, похоже, раньше других уловил тенденцию, которая в конечном счете в сталинскую эпоху привела к созданию обстановки, обусловившей превращение официального марксизма-ленинизма в своего рода государственную религию, в законченный образец ложного общественного сознания.

В конце своей жизни Корш скептически отзывался о возможности приложения марксизма – в его первоначальном виде, с его первоначальной функцией – к теории пролетарской революции. В своих «Десяти тезисах о марксизме сегодня» он отмечает, что Маркс испытывал воздействие условий экономической и политической отсталости Германии и стран Центральной Европы; именно этому Корш приписывает привязанность Маркса к политическим формам буржуазной революции, преувеличение им роли государства как решающего орудия социальной революции, отождествление будущего развития капиталистической экономики с социальной революцией, превращение его учения в идеологию. Тем не менее подобная критика, по Коршу, не должна означать полного разрыва с критической теорией общества, выработанной Марксом. Она должна стать исходной точкой теоретического преобразования Марксова учения в новой ситуации, когда повсюду проявляет себя тенденция к регулированию производства через посредство монополии и плана[432].

Ни Лукач, ни Корш не оказали в 20-е годы значительного воздействия на коммунистическое движение. Их творчество повлияло лишь на некоторых исследователей, в глазах которых учение Маркса сохранило свой высокий научно-критический уровень, то есть как раз те свойства, которые марксизм, ставший идеологией социал-демократического и коммунистического движений, не только не сумел развить, но и во многих отношениях утратил. В работах этих двух ученых содержится немало элементов того, что Мерло-Понти назвал «западным марксизмом». Разумеется, это пока только нарождающийся марксизм: лишь будущее сможет показать, окажется ли он в силах обрести самостоятельность и воплотиться в независимое течение теоретической мысли и практическое действие.

Витторио Страда.

ОТ «КУЛЬТУРНОЙ РЕВОЛЮЦИИ» К «СОЦИАЛИСТИЧЕСКОМУ РЕАЛИЗМУ»