Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск второй

Экономика дореволюционной России переживала ускоренное развитие, но война нанесла ей большой урон. Политические учреждения страны вступили было в полосу демократизации, но они еще были весьма неустойчивы. В отличие от экономики и политических учреждений культурное достояние, полученное большевиками в наследство от старой России после победы Октября, было богатым, а культурная жизнь – полнокровной. Для всякого, кто знаком хотя бы с наиболее крупными явлениями художественной жизни той поры, с отдельными именами и произведениями, составляющими часть огромного целого, очевидно, что русские литература и искусство начала XX века – продолжение литературы и искусства предыдущего столетия – переживали период исключительного творческого подъема. Причем речь шла не только о литературе и искусстве, ибо в эти десятилетия на рубеже веков все области культуры – от истории до социологии, от лингвистики до философии, от политэкономии до юридической науки – развивались настолько бурно, что и по сей день данная область остается лишь частично разведанной и освоенной исследователями. Но пожалуй, еще более важным было то, что все области интеллектуальной деятельности в России начала века находились в движении и взаимном общении и все вместе были связаны с великими проблемами общества, переживавшего весьма нелегкую фазу обновления. На долю этого общества выпадали и моменты революционного наступления, и моменты сопротивления реакции; не были чужды ему и перспективы реформистского развития, хотя, по правде говоря, шансы на это были слишком слабыми.

1. Культура до и после революции

Русская культура начала века обладала глубиной, она черпала вдохновение в современных идеях и у выдающихся личностей, но вместе с тем ее угнетало и подтачивало чувство надвигающейся катастрофы. Трагическая раздвоенность этой культуры обусловливалась ясным сознанием раздирающих противоречий, присущих не только русской, но и вообще европейской цивилизации, в условиях ограниченных возможностей обновляющего исторического действия. Проникнутая парализующе пророческим предчувствием близкого апокалипсиса, русская культура была как бы зажата между анахронической и прогнившей властью, ожесточенно цеплявшейся за свои привилегии, и мятежной контрвластью, обладавшей давними и глубокими духовными корнями в традиции радикально-революционной интеллигенции. Широкие народные – главным образом крестьянские – массы служили этой мятежной контрвласти скорей потенциальной, чем реальной, почвой непрерывного роста. Во всех смыслах бедственная для России мировая война породила революционные условия, конечно же, не на голом месте: эти условия уже существовали в скрытом виде; война лишь извлекла их на поверхность и резко ускорила процесс обвала, для которого недоставало лишь последнего толчка.

Поэтому для победивших революционеров сфера культуры была сферой благоприятных предзнаменований и исполняющихся надежд, но вместе с тем и областью, где их ожидали особые трудности и сопротивление. Русская культура была по своей сокровенной сути антицаристской, пронизанной устремлением к демократической революции, которая обеспечила бы всему народу политическую свободу и соответствующее социальное обновление. Если здесь и была оппозиция Октябрьской революции, то она возникла исключительно во имя другой, демократической революции – Февральской революции, которая при всей слабости политических мер, спешно предпринимавшихся в необычайно трудных условиях, все же приоткрыла горизонты надежды на новую жизнь для России. И именно в сфере культуры с самого же начала и с особой ясностью суждено было раскрыться всем имманентным противоречиям большевистской революции, которой был присущ разрыв между словом и делом[433], о чем свидетельствует уже само употребление главного слова – «советский», при одновременном реальном выхолащивании «Советов» как органов самоуправления и их подчинении «партии» как институту господства.