Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск второй

Не следует думать, однако, что это положение уже не было в известной степени предварено в дореволюционных культурно-политических проектах. Конечно, можно удивляться тому, каким образом и с какой быстротой утвердилась после революции новая система власти; но это может показаться еще более удивительным, если игнорировать тот факт, что она подготавливалась в предыдущие годы. Для того чтобы проследить эту «подготовку» во всей ее сложности и объеме, следовало бы изучить всю русскую культуру начала столетия как культуру периода кризиса, охватившего Россию, но затронувшего также всю европейскую культуру того времени и неотъемлемого от нее. Однако, поскольку судьбы послереволюционной русской культуры интересуют нас здесь в рамках истории марксизма, достаточно будет рассмотреть одну ступень ее дореволюционного развития, которая прямо связана с этой историей и помогает понять события 20-х годов. Эта ступень обозначена именами Ленина и Брюсова.

2. Ленин и Брюсов: история одной полемики

Оппозиция и полемика, которые Ленин породил в русской культуре, начинаются с рождения «ленинизма» в широком смысле слова, то есть с разрыва между большевиками и меньшевиками и связанной с этим дискуссии о понятии «партия». Именно тогда в русскую политическую культуру вошло «новшество» ленинской мысли (бывшее «новшеством» и для самого марксизма) и обнаружилась его связь с определенной традицией русского революционного движения: традицией народнического «якобинства»[434]

. Но если рассматривать русскую культуру в более широком плане, то первое столкновение с Лениным произошло несколькими годами позже, в 1905 году, и его главным участником был поэт-символист Валерий Брюсов. который потом примкнул к большевистской революции и в 1920 году стал членом коммунистической партии. Этот эпизод может рассматриваться как центральный в предыстории будущей советской «культурной революции», более того, всех «революций» такого рода (то есть как первой, ленинской, так и последующей, сталинской). Дело в том, что отправной точкой полемики с Брюсовым послужила статья Ленина, которой суждено было приобрести огромное значение в советской культурной политике (особенно начиная со сталинского периода). Эта статья, озаглавленная «Партийная организация и партийная литература», была впоследствии взята за основу того понятия партийности, которое вот уже многие десятилетия образует стержень советской идеологии в применении ее к руководству культурной и художественной жизнью.

Статья Ленина при всей ее кажущейся прямолинейной ясности пронизана двойственностью, которой автор не желал, но которая порождалась его общими воззрениями на марксизм и на партию. Характер использования этой статьи при Сталине – когда ее истолковывали как требование самой жесткой политической цензуры, особенно в отношении литературы, – заставляет тщательно проанализировать ее с целью восстановления и подлинного смысла, и изначальной двойственности этого выступления Ленина.

Непосредственным предлогом для статьи послужила поистине парадоксальная ситуация, сложившаяся в редакции газеты «Новая жизнь», где эта статья появилась, – первой легальной большевистской газеты, которая выходила в Петербурге с 27 октября по 3 декабря 1905 года. Основателем и главным редактором газеты был Николай Минский, поэт-символист, мистик и декадент, который исповедовал – факт отнюдь не редкий в русской культуре того времени – синтез новой религиозности и социальной революции. В глазах Минского революционная атмосфера 1905 года ускоряла этот синтез, но в конкретно-политическом плане она породила острые трения. Это произошло после того, как Минский при посредничестве Горького предложил сотрудничать в новой газете группе социал-демократов под руководством Ленина. Минский, очевидно, не знал, что представляет собой новорожденный большевизм как группа внутри Российской социал-демократической партии, но уже вскоре заметил, что у его наивной идеи насчет мирного сотрудничества литературы (декадентской) и политики (большевистской) нет никаких реальных шансов на осуществление. Хуже того, разногласия проникали, естественно, и в собственно литературную сферу, где Горький занимал пробольшевистские позиции, весьма далекие от позиций Минского. Вот в этих запутанных внутренних спорах из-за контроля над газетой Ленин и выступил со своей статьей, непосредственный смысл которой был, таким образом, совершенно ясен, ибо в статье выражалось требование привести линию газеты в соответствие с политической программой большевиков, что предполагало устранение неосторожного основателя и главного редактора «Новой жизни». В свете этого непосредственного, бегло описанного нами повода ясно также и то, почему Ленин в этой статье так настаивает на подчинении «партийной литературы» «партийной организации». Термин «литература» имел здесь широкое, свойственное русскому языку значение и включал в себя также «публицистику».