Марш Обреченных. Финал

Первым делом он извлек влажный от сырости эльфийский хлеб, разломал его на три части, и протянул немудреную еду спутницам. Девчонки едва не вырвали черствые корки из его рук вместе с пальцами, Шост мельком глянул, как краюхи исчезают в проголодавшихся ртах. Сейчас не до этикета и культуры. Он порылся в шмотках, нашел скрученную в рулон карту, которая к его немалому удивлению сохранилась после водных процедур. А еще он ненароком нащупал что-то тяжеловатое и знакомое в боковом кармане, а в другом — тоже тяжелое и с рукоятью. Нож? Нет — стилет! А здесь, что же? О Аллон, неужели? Эмбраго! Родимый друг! Брат! Запел с первого прикосновения в его крови. С первого ласкового касания. Эмбраго!

Притихли за его спиной Оливия и Ирвин, перестав чавкать и хрустеть зубами, с жадностью наблюдая, как он с дрожащими руками сматывает звенья магической цепи, а радостный друг… брат затрепетал. Запел в его руках, купаясь в лучах внутренней силы. Магия легонько подалась и заструилась на пальцах и звенья мифрила засверкала в темно-фиолетовых лучах края. Он опьянел и слился с магическим оружием. Начал проваливаться в омуты боевого транса…

Его выплеснули из водопада ярких брызг толчки бешеной и разгневанной Оливии, она мочалила его кулачками в плечо, в спину, тормошила словно тряпку.

— Шост! Шост! Шо-ост!

Он перевалился на правый бок, едва не налетев всей массой на тело полуэльфа, и только тогда очнулся.

— Шост! Магия Шост! Шо-о-о… — Вопль Оливии утонул в вопле Ирвин, когда храмовница спиною наскочила на их двоих и заверещала пуще прежнего. Вот тогда Шост и очнулся окончательно, вынырнул, словно из беспамятства, такого же глубокого и вязкого.

— Спрячь! — Успела затребовать дочка Хорвута, опасливо пялясь на эмбраго в руках Шоста.

— А-а-а? — зазвенело в ушах и по всей равнине Грез — это Ирвин ревела сиреной на всю округу, и было от чего!

Подмастер, полусидя, развернулся и глубоко вгляделся в завесу испарений.

ОНИ СТОЯЛИ ШЕРЕНГОЙ! СТРОЕМ!

Спина Шоста мгновенно покрылась испариной, а боевой пыл растаял в течение полусекунды.

ОНИ КАЗАЛИСЬ КАМЕННЫМИ ИСТУКАНАМИ. СТАТУЯМИ СУМАСШЕДШЕГО СКУЛЬПТОРА…

Шост с тяжестью на сердце в тот момент мог бы признаться себе, что в те мгновения ОНИ действительно явились ему неправдоподобно, сумасшедше неестественным явлением даже в клубах чуждого Зоргану тумана. Словно ТЕ изваяния выплыли из чудовищной глубины. БЕЗМЕРНОЙ ПУСТОТЫ. Явив им свои уродливые и кошмарные тела. Он не смог с точностью, как и в первый раз, сказать, сколько же их предстало из мутной глубины: десять? Двадцать? А может и сто адских порождений? Одно, что стоило отметить, главным фактором — существа выстроились перед ними длиной-длинющей шеренгой, в жажде хорошо поужинать, а может и позавтракать, если конечно, к тому времени, от них, храмовников и бесчувственного Себастьяна хоть что-то останется.

Их кроваво-красные горящие глазища гипнотизировали и притягивали. Ни Шост, ни Оливия с Ирвин не могли оторваться от ужасающего зрелища. Застывали, парализовано на месте.

Стальная хватка сжала его лодыжку, Шосту неимоверных трудов стоило, чтобы не заорать на весь мерзкий край душераздирающим гласом, а лишь с конвульсивной судорогой дернуть ногой… и чуть не заехать очнувшемуся полукровке в истерзанное жаром лицо.

— Не смотри… не смотри-те им в… в гла-за… не смо-отрите… — шептали ссохшиеся, воспаленные губы Себастьяна.

Расширенными от ужаса очами Шост пытался поверить в увиденное: святой Аллон, полукровка все же очнулся от бреда!

Храмовник мучился выдавить из горла хоть слово, хоть сдавленный сип.

И тогда пришли в движение первые ряды монстров, почуяв слабое вмешательство полуэльфа в их ментальную атаку. Тук-тук-тук-тук… — ритмичный перестук костяных наростов по засохшей почве, по усыпанной мелкими, влажными камешками земле. Туловища полупризрачных гадов проступали явью, реальными очертаниями и фантастическими деталями структур тел. Ирвин с Оливией завизжали в один голос, сжавшись в два комка. Тварье сладостно, по-живому, утробно заурчало в ответ.

На родине, в Призрачном мире, те немногие создания, что наделены крохами разума или четвертью интеллекта, называли алчущих поживой уродцев — клешнеходами, а командор Ургур — крабторами, а сам, его величество Император Баркл с грубым презрением — членистоногие мрази!

Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук!