Поразительна и непредсказуемость, и скорость, с какой Лютер швырнул в мир эти три бомбы. Словно вознаграждая себя за потерянное время, выкрикивал он во всеуслышание все, что хотел сказать, – и, пока его противники, кашляя в дыму первого взрыва, оглядывались и протирали глаза, пытаясь подсчитать ущерб, Лютер уже бросал вторую бомбу – другого рода и в неожиданном направлении, – так что им оставалось лишь в замешательстве смотреть на то, как рушатся их бастионы.
Первым большим трудом Лютера за этот год стало послание «К христианскому дворянству немецкой нации». Опубликовано оно было в августе 1520 года, и первым же изданием Мельхиор Лоттер выпустил не менее четырех тысяч экземпляров – для начала XVI века тираж весьма оптимистический. Однако рискованный шаг Лоттера полностью себя оправдал. Всего за две недели весь тираж был распродан. Второе издание, с небольшими авторскими исправлениями, вышло в том же месяце; всего появились, одно за другим, десять изданий – в Базеле, Страсбурге, Аугсбурге и Лейпциге, откуда новая книга и разлетелась по свету.
В этом трактате Лютер взял резко полемический тон – по оценке его друга Иоганна Ланга, «пугающий и грозный»[190]
– и умело сыграл на беспокойстве немецкой аристократии о том, что папа и итальянцы из Рима с обычным своим итальянским коварством стремятся похитить то, что по праву принадлежит Германии, и установить тиранию над немецкими верующими. Обращаясь к этим аристократам, он призывал их «вернуть нашу землю себе» – то есть сделать Германию независимым государством или союзом независимых государств, с тем чтобы немецкие богатства не уходили больше в распахнутую пасть римской бюрократии. С обычной для себя яркостью образов Лютер называл эту огромную и жадную до денег папскую бюрократию «гнездом гадюк»[191] и утверждал: у немцев нет иного выхода, кроме как с ним покончить.Несмотря на свое заглавие, трактат, написанный не по-латыни, а по-немецки, был, несомненно, обращен ко всему немецкому народу. Воспользовавшись новой технологией книгопечатания, Лютер обратился через голову культурных элит, доселе составлявших нерушимую стену церковной власти, напрямую к народу. История в лице Гутенберга предоставила возможности, доселе не существовавшие, и Лютер мастерски и с большим успехом ими воспользовался. Эта стена между элитой и народом была для него «линией Мажино», которую он штурмовал своим пером. В письме Венцесласу Линку он так защищал свой резкий полемический тон:
Сыновья Ревекки [уже] во чреве матери соперничали и дрались друг с другом… Даже Павел именует своих врагов то «псами», то «увечными», то «пустыми болтунами», «лживыми бабами», «слугами сатаны» и прочими подобными словами… Кто же не видит, что пророки нападают [на грех народа] с величайшим гневом и яростью? Мы просто привыкли к этим [примерам], и потому они нас не тревожат[192]
.Богословие Лютера вело его от переворота к перевороту. Например, новое понимание «священства всех верующих» означало, что вся структура Церкви безосновательна и излишня. Мысль, что существует особая каста людей, обладающих правом проповедовать, наставлять и принимать исповедь, не имеет оснований в Библии. Это – полностью человеческое изобретение, не основанное на Писании. Требование ко всем христианам подчиняться этой системе – особенно если она, как сейчас, используется для тирании, для того, чтобы силой и страхом подчинять людей власти и авторитету, исходящим не от Бога, – совершенно нестерпимо.
По названию империя принадлежит нам, в действительности – папе… Нам, немцам, преподан ясный немецкий урок. Именно тогда, когда думали достичь независимости, стали мы рабами самого безумного из тиранов; у нас есть имперское имя, титул, герб – но все наше достояние, наша власть, наши суды и законы принадлежат папе. Папа оставляет нам кожуру, а все плоды пожирает сам.