Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Предводителем этих рыцарей был Франц фон Зикинген – яркий персонаж, нечто вроде тевтонского Робин Гуда. Гуттен познакомил его с писаниями Лютера, и после этого оба, Гуттен и Зикинген, объединили свои силы. Позже, когда Лютер не знал, защитит ли его Фридрих, Зикинген дал знать, что в любой момент, если понадобится, сотня рыцарей выступит ему на помощь. Лютер не хотел принимать это предложение, но и отказывать не спешил. Он все еще старался разглядеть во всем происходящем руку Божью – и писал Спалатину: «Неприязни к ним у меня нет, однако не хотелось бы прибегать к их помощи, если только не пожелает того Христос, мой защитник, который, быть может, и вдохновляет этого рыцаря»[195]

. В любом случае Лютер понимал, что сейчас перед ним открываются новые возможности: если Фридрих поддастся неотступному давлению папы и решит выдать Лютера, – тот найдет себе в Германии и другое безопасное убежище, где, свободный от тяжкой работы преподавателя и проповедника в Виттенберге, возможно, сможет причинить больше ущерба Риму.

Мы видим, что в 1520 году Лютер уже принял идею полного и невозвратного разрыва с Римом. Быть может, оставалась слабая надежда на то, что Рим все-таки найдет верное решение; но сам Лютер был убежден, что идет верным курсом и не должен отклоняться от выбранного направления ни на шаг. После Лейпцига все для него переменилось. Более, чем когда-либо, он ощущал уверенность в том, что Бог на его стороне, что он защищает истину, более того, что не защищать эту истину – и есть истинная ересь, в которой повинны папа и его приспешники. Это грех против Бога. Вот почему Лютер становился все смелее. «Пусть я не могу сжигать еретиков, – говорил он, – но сожгу все их каноны!»[196]

События прошедшего года вывели его на более одинокие и опасные богословские пути; однако здесь, на территории новообретенной свободы, как никогда расцвела его вера. Теперь он знал и чувствовал, что Бог с ним, – так, как никогда не ощущал этого ранее; и если прежде его и мучал страх перед Римом, – теперь он рассеялся. Всем, что написал и совершил Лютер за этот год, он не просто разрушил все мосты с Римом – предал их огню. Время дискуссий закончилось: теперь он не стал бы продолжать разговор, даже если бы папские нунции толпой приплыли к нему через ров, полный крокодилов, с оливковыми ветвями в зубах!

Пожалуй, самый яркий пример этого видим мы во втором трактате Лютера, ««О вавилонском пленении Церкви»», где он разбирает богословские ошибки всей церковной системы, в которой право совершать семь таинств принадлежит только священникам. Сперва Лютер опрокидывает само старинное представление о «семи таинствах»: у него, говорит он, нет ни библейского основания, ни объективных причин. То ли с безумной гордостью, то ли с пророческой властью он подвергает его ревизии, выкидывает пять таинств из семи – и говорит, что истинными таинствами являются только оставшиеся два. Лишь они, пишет Лютер, установлены самим Христом: это крещение и причащение. Остальные пять – конфирмация, брак, рукоположение, покаяние и миропомазание – человеческие выдумки: пусть отправляются на помойку, где им и место. С точки зрения Эразма, это знаменовало конец всех надежд на то, что Лютер останется в Церкви.

Прежде чем закончить третью часть своего ядовитого триптиха, Лютер еще раз встретился с Мильтицем – который, казалось, все-таки решился переплыть зловонный ров с оливковой ветвью. Чрезвычайными усилиями удалось ему уговорить Лютера написать папе Льву X еще одно письмо. Лютер так и сделал – и это письмо добралось до папы. Лютер отправил его в Рим, приложив к своему трактату «О свободе христианина». В письме, демонстрируя благородство (или, как скажут иные, слабость), он отделяет папу от его окружения и отзывается о нем даже с сочувствием: мол, не столько сам он грешит, сколько против него грешат другие. Он – жертва злых льстецов, обступивших папский престол инкубов в кровавых шапках. В роли антихриста в этом письме выступает не сам Лев X, а папство как таковое, со всей своей церковной машинерией. Папу Лютер в письме по-прежнему называет «отцом» и «святейшим Львом», стараясь отделить его от того греховного фарса, что его окружает. Он пытается дать Льву X возможность сохранить лицо, перейти на правильную сторону и сделать нечто такое, что позволит Церкви преобразиться и выжить.

Но, говоря о самой падшей Церкви, Лютер в этом письме не скупится на яростные атаки: